Хлопок одной ладонью
Шрифт:
Им требовалась всего лишь надежная операционная база в районе намечающегося взаимопроникновения реальностей, соответствующая инфраструктура для перенесения «боевых действий» на сопредельную территорию и, главное — как это представлялось после очередного военного совета с участием Сильвии и Ирины, — поиск тех самых «зон взаимовлияния» одной реальности на другую и, хорошо бы, — людей, которые играют одинаковые (или хотя бы конформно похожие) роли в том и в другом мире.
То есть фактически все вернулось на круги своя, и он оказался в положении Берестина (1966
Только теперь якобы мы собрались работать не «на дядю», а на себя, на благо собственных миров. Что же из этого выйдет на самом деле? Антон заверил, что, в теории, никакие наши действия в параллелях ухудшить нынешнее состояние первой и второй реальностей не могут, совершенно так же, как невозможно изменить из текущего года то, что уже случилось двадцать лет назад с ними и со страной.
Разве что переписать учебник истории, одновременно уничтожив все остальные, а заодно и тех, кто их читал и писал. Товарищу Сталину в свое время это почти удалось.
Глава 17
Да, вопрос, конечно, уровня буридановой проблемы, с кем из уцелевших друзей имеет смысл попытаться восстановить давно оборвавшиеся связи?
Интересные Новикову были все из тех, кто выжил и состоялся, и в деловом смысле, и просто по-человечески. Как, почему сложилась именно такая карьера у ребят, с которыми дружили, бегали по девочкам, неслабо выпивали, ну и более серьезными делами занимались? По корпоративным законам тех времен помогали друг другу, чем могли: на работу устроиться, публикацию протолкнуть, вовремя предупредить о сгущающихся тучах, да мало ли что еще.
Не друзья это, конечно, были, в том смысле, как Левашов и Шульгин, но хорошие приятели и, в общем, надежные товарищи. Да с другими в семидесятые — начале восьмидесятых и не водились. Все знали и понимали, кто есть кто. Подлецы, чересчур «отмороженные» карьеристы и просто конформисты, переступавшие некую неписанную, но всем известную грань, подвергались остракизму.
В этом смысле отмеченные им в списке люди были примерно равноценны, в прежние времена Новиков мог бы зайти к любому с бутылкой в кармане и без околичностей обсудить и решить все, что требовалось.
Но двадцать лет — это двадцать лет. Да еще каких!
Он еще раз просмотрел табличку. Редактор двухсотстраничного журнала, переполненного рекламой, — человек наверняка до невозможности занятый, да и от издателей, платящих ему сумасшедшие деньги, наверняка чересчур зависимый. В таких делах шаг вправо, шаг влево — и адью.
Эмчеэсовский генерал-полковник, да еще и заместитель министра — не та фигура, чтобы по простому звонку принять полузабытого приятеля для приватной болтовни. Конечно, если потребуется, и его достанем, но сейчас — незачем.
Чин из президентской администрации — та же статья. Не сейчас. Князь церкви (Андрей не
Остались двое — политолог и информациолог. То, что эта «профессия» к компьютерным технологиям не относится, понятно. Белая магия какая-то. Но звучит заманчиво. Информация, дезинформация — это нам близко.
По странному стечению обстоятельств как раз с ними у Андрея и в прежние времена отношения были наиболее простыми и, в своем роде, доверительными. Хотя чего же странного? Именно те люди, у которых за счет повышенной порядочности и склонности к эпикурейству не хватило напора или беспринципности, чтобы переть к высоким постам бульдозером, зацепились за требующие сообразительности, но не слишком обременительные занятия.
А с кого начать? От этого, между прочим, тоже кое-что зависело. Пообщавшись с первым, он волей-неволей вынужден будет воспринять, пусть в самой незначительной мере, но все же, его точку зрения на здешнюю жизнь и на второго товарища тоже. Это в философии называется бихевиоризм, теория, что не только методика и инструмент изучения влияют на исследуемый объект, но и наоборот — тоже.
Бросать монетку — пошло. Пойдем по алфавиту. Не ответит первый — обратимся к следующему в списке.
Политолог был Александровым, а информациолог аж Сысоевым. Значит, быть по сему.
— Юрий Трифонович? — осведомился Андрей, когда с той стороны провода после пятого гудка услышал недовольное: «Ну?»
И еще раз «Ну!» — теперь уже утвердительно повторил знакомый, пусть и слегка подсевший по сравнению с восемьдесят четвертым годом голос.
— А чего это ты такой невежливый? Так, на хрен, всю клиентуру растеряешь. Вдруг тебе серьезный человек с серьезными намерениями звонит. А ты — «Ну!». На конюшне воспитывался?
— Да какое твое… — начал набирать децибелы голос, и вдруг осекся. — Постой, это кто говорит? Не ты ли, Андрюха, мать твою греб-перегреб до седьмого колена в латинской транскрипции…
— А если? — вкрадчиво спросил Новиков.
— Да ты, мать-перемать, откуда, на хрен, взялся? Мы все думали, замочили тебя, на хрен, в темном переулке и труп в бетон закатали. Или рванул на Запад с концами… А ты живой, что ли, бля?! Откуда взялся, старец Федор Кузьмич долбаный? Ты вообще откуда звонишь?
Новиков не помнил, чтобы товарищ разговаривал в таком стиле. Ну, бывало, конечно, однако — в пределах, теперь же матерная составляющая далеко зашкаливала за пятьдесят процентов текста.
Может, в политологии теперь так принято?
— Я это, я. Из Москвы звоню. Заскочил вот, начал своих разыскивать. Тебя — нашел. Может, посидим где? Обменяемся, так сказать, новостями…
— Ни хера себе, новостями. За двадцать лет? А почему и нет? Посидеть? Где б нам посидеть? Ты в каком месте?