Хлыст
Шрифт:
Черемшанова
Близкая к Кузмину Ольга Черемшанова, автор единственного сборника любовной лирики [1875] , с 1926 года стала заниматься систематическим исследованием и стилизациями хлыстовского фольклора. Эти стихи опубликованы лишь недавно [1876] .
Ох ты, братец, порадей, Своей плоти не жалей! […] На земле на радостной Нет утехи сладостной… [1877]1875
О. Черемшанова. Склеп.
1876
Т. Никольская. Поэтическая судьба Ольги Черемшановой — Лица: Биографический альманах. Москва-Петербург, 1993, 40–82.
1877
Там же, 50.
Кузмин поддерживал ее в этих темпераментных попытках. В посвященных Черемшановой стихах он рассказывал о «волнах черного радения» [1878] , а в 1930 году подарил ей свою книгу, надписав: «после того, как она прочитала мне свои прекрасные тайные стихи о Богородице и прочие тайные вещи» [1879] .
Черемшанова относится к народной вере русских сектантов как к утраченной, прекрасной, экзотической родине. Ее знакомство с историческими источниками очевидно. Она обильно использует хлыстовские и скопческие образы, например ‘седьмые небеса’ и ‘святое кружение’. Лирическая героиня тут — хлыстовская богородица, с которой идентифицируется поэтесса. Она великолепна и жертвенна; она подлинный центр этих стихов и предполагаемой ими жизни. Героиня уверена в своей способности улучшать, очищать и спасать мир:
1878
М. Кузмин. Собрание стихов. Мюнхен, 1977, 3, 508.
1879
Никольская. Поэтическая судьба Ольги Черемшановой, 47.
Вряд ли такая уверенность была у автора этих стихов, даже не пытавшегося опубликовать их. Черемшанова не дифференцирует между хлыстами и скопцами. Иногда ее версия кажется ближе к хлыстовской:
Ноги босы, грудь гола, Тебе, Господи, хвала! …Слышу серафимий смех, Сгубим, сгубим лютый грех!В других стихах ее версия ближе к скопческой:
Взошла богородица на престольный порог — Отлетел от тел наших предвечный порок. Открывала богородица уста — И от этого всякий грешить перестал [1880] .В отличие от подлинной героини фольклорных распевцев, этой богородице знакома внутренняя динамика. Под пером Черемшановой она проходит через настоящую метаморфозу, одним из средств которой оказываются розги. Автор верит в миссионерские истории о самобичеваниях хлыстов и разделяет концепцию физического страдания, которую корректно назвать даже не мазохистской, а мазоховской:
1880
Там же, 57.
И в другом стихе еще выразительнее:
А ты, мила, порадей — Меня розгами ты бей […] Раны те да ссадины —1881
Там же, 53.
1882
Там же, 58.
Автор перелагает в стихи рассказ Гакстгаузена и Мельникова о том, как вновь избранной хлыстовской богородице отрезали грудь и причащались ее кровью, и как потом она зачинала Христа во время радения:
— Кто меня, деву, любил, Кто из груди моей кровь пил? […] «Ох, тебе хвала, хвала! Ты Христа нам зачала!» …Чую, режет меня вострый нож, …Мой сыночек на тебя будет похож… …Где правда? Где ложь?Ответить на последний вопрос она не может; но он не кажется ей ключевым. Ее стихи внеисторичны. Она не опирает свои стилизации на узнаваемые сюжеты сектантской истории; отсутствует в них и идея преемственности между сектантством и революцией. В ностальгических стихах Черемшановой живет чувство противоположного характера: ощущение невосстановимости традиции, необратимости ее разрушения и забывания.
Стала, зоркая сердцем, совсем слепа — В пустырь упирается богородицына тропа.Радлова
Утонченный поэт, Радлова пришла к своему особенному пониманию русской реальности после революции 1917 года. В двух ее первых поэтических сборниках хлыстовская тема менее заметна; она, однако, ясно слышна в сборнике 1922 года Крылатый гость [1883] .
1883
А. Радлова. Крылатый гость. Петроград: Петрополис, 1922.
«Жаркая вьюга, круженье, пенье, радельный вечер» — такова атмосфера, в которой к поэтессе является ее «Ангел песнопенья». Герой этих стихов — херувим, голубь, ангел: животворящее начало, которого призывает, без страха ждет и в лучшие свои моменты получает героиня. Само название Крылатый гость с его пушкинской подкладкой спорит с мужским миром греха и возмездия. Легкий символ благой вести, непорочного зачатия, экстатического радения, Крылатый гость противопоставлен Каменному гостю, тяжелому носителю смерти, вечному страху грешного мужчины.
Слияние женщины-поэта с ангелом-демоном несвободно от истории. Жертвенный экстаз Радловой воплощает в себе особенно переживаемую современность.
Была ты как все страны страной С фабриками, трамваями и калеками […] И были еще просторные поля, буйный ветер и раскольничьи песни — Сударь мой, белый голубь, воскресни […] Плоть твою голубь расклевал и развеял по полю ветер, Снится в горький вечер пустому миру — Ни трамваи, ни фабрики, ни Шаляпин, а песня — Сударь мой, белый голубь, воскресни.Именно раскольничьи песни отличают Россию от других банальных стран; без них Россия стала бы «как все», именно в них ее тайна, мечта и обаяние. Строка о сударе — белом голубе, цитата из подлинных распевцев, отсылает к Белым голубям Мельникова-Печерского. Белый голубь, знак скопчества, приобретает черты национального символа. Русская трагедия вся связана с этим голубем; он расклевал плоть России, но он же спасет ее душу. Только он и снится пустому миру в его горький вечер. Стихотворение подписано январем 1921 и, таким образом, совпадает по времени с Богородицыным кораблем [1884] .
1884
Анна Радлова. Богородицын корабль. Берлин: Петрополис, 1923.