Хмель
Шрифт:
– С березы снял. С березы.
Апостол Павел пнул Лопарева в лицо, аж в глазах потемнело. Угодил в губы мокроступом. Лопарев задохнулся от злобы. Грязным мокроступом – да в лицо! Такого с ним не вытворяли в казарме Петропавловской крепости.
Попытался вскочить, но двое навалились на него, да еще Ларивон помог, и давай садить барину. Биби, били да приговаривали: «За барскую кровь твою, за омман, за омман! Паче того, за пачпорт, за пачпорт. Такоже. Такоже».
– А-а-а, дьяволы! Космачи! Чтоб вам сдохнуть! Сволочи
А праведники бородатые избивали до тех пор, пока у барина не помутился в голове весь свет – черное слилось С белым и образовалось оранжевое, огненное. Кровь текла из губ, из носа, подбитый глаз затек, и в ребрах будто что-то хрустнуло.
Праведники присели передохнуть.
Лопарев долго лежал на спине, еле переводя дух. Небо кружилось над ним, как шатер над каруселью. В голове гудело. Потом он повернулся и опять увидел небо у горизонта. Плыли тучи, рваные, черные, как серые овчины. Ленивые, бесформенные, как вот эти бородатые праведники.
– С-со-о-ба-а-а-ки! 3-за-а ч-что вы… меня, а-а-а?
Апостол Павел лениво предупредил:
– Молчай, щепотник. Ишшо не то будет во славу господа бога нашего. Аминь.
У Лопарева закипели слезы. Чуть не разревелся. Пересиливая боль в ребрах и в паху, еще раз спросил:
– За што вы меня? За што?! Я же… я же… в кандалах приполз… под знамением…
– Молчай, пес грязный! – пхнул мокроступом Ларивон. Метил в губы, а угадал в лоб. – Будет тебе ишшо знамение, погоди маленько. Совращать праведников объявился. Юда окаянный. Под поповскую церковь подвести хотел, кровопивец.
– Я-я ничью кровь не пил, космач! Собака!
И еще пинок. Лопарев успел отвести голову. Ларивон лениво подполз к барину и давай пинать его куда попало. Напинался, предупредил:
– Погоди, щепотник. Мы еще ребра ломать будем. Благостно будет то. Благостно. Хрустеть будут. Ты нам признаешься, как совратить задумал всю общину с Юсковыми и с ведьмой Ефимией. На посох духовника глаза разинул, тать болотная. Чего умыслил! Посохом завладеть.
– Не нужен мне посох! Не нужен!
– Зачем тогда пачпорт пустынника принял от ведьмы? Сказывай!
Так вот в чем дело! За Ефимией, наверное, следили. Кто-то подглядел, как она повесила на березе в тряпице тот паршивый пачпорт!.. Что же сейчас с Ефимией? Где она?
«Пусть они сожрут этот проклятый пачпорт», – кипел Лопарев, задыхаясь от злобы и бессилия.
– Возьмите свой пачпорт, и я уйду от вас! Не имеете права держать меня, слышите? Я государственный преступник, слышите? Не праведник, не пустынник, а государственный преступник.
Апостол Павел заржал:
– Ишь как барина повело, праведники. И посоха не захотел, щепотник. Возопил, кобелина!
Лопарев корчился, мотался головой по траве, изнемогая от ярости. Если бы не путы да шашку в руки, рубил бы он этих космачей до светопреставления!
– Эй, вы! Как вас, не знаю.
Ларивон опять начал пинать, приговаривая: «Не паскудь праведников, не паскудь! Сиречь духовника благостного батюшку Филарета! Не паскудь, не паскудь». Лопарев стонал, ругался, грыз зубами землю. Праведники покатывались:
– Как вопиет-то! Как вопиет-то барин чистенький.
– С-со-о-ба-а-ки. К-ко-с-с-ма-ч-чи.
– Мы те покажем собак, погоди!
– Отведите меня в деревню, слышите? Сдайте старосте или кому там, чтоб в тюрьму отправили. В тюрьму. На каторгу. Слышите? Пустите меня на каторгу.
– Ха-ха-ха!.. Как вопиет-то! В тюрьму захотел, кобели-па. На каторгу захотел. Ишь как отрыгнул пашу праведную веру, а? Ишшо объявился пустынником.
– Не пустынник я. Не пустынник. Апостол Павел торжествовал:
– Слышите, праведники? Отрекся, иуда.
– Я не называл себя пустынником. Не называл. Я снял тот пачпорт с березы, рваные те бумажки. И вы сами вопили: чудо, чудо! А чуда не было. И кобылицу с жеребенком сам Филарет объявил чудом. Не я же! Что вы меня терзаете? За что? Отведите меня в деревню, говорю, и сдайте власти. Пусть на каторгу отправит.
– Ишь как шибко захотел на каторгу, – надрывали животы Исусовы праведники. – От веры-то нашей, от Христа-спасителя да на каторгу захотел. Сказано: щепотник поганый. Тако есть.
Лопарев кричал и умолял, чтоб отвели его в любую деревню, хоть бы вытолкали на тракт и сдали кому угодно как беглого каторжника, но праведники потешались: вопи, барин.
Апостол Павел наказал:
– Барина-то покрепше завязать надо. И ноги скрутить, штоб не встал, не сел.
– За что?! За что?! По какому праву, спрашиваю?! Апостол Павел ответил:
– Еретика, сиречь того – щепотника огнем жечь можем. А право у нас и власть от царя всевышнего и от сына божьего Исуса. Во какое право. Как бог повелел изничтожать еретиков, так и дело вершим. Аминь. Лежи, барин, тихо. Утре покажешь нам, на каком месте бог послал тебе кобылицу с жеребенком.
– Да что я там памятник поставил, что ли? – огрызнулся Лопарев. – Откуда я знаю, где она появилась?
– Ежли не укажешь место, лупить будем. Ребра ломать будем.
– О! – простонал Лопарев.
Вот так крепость Филаретова! Вот так многомилостивый батюшка Филарет! Вот так умильная любовь отца к сыну!
И вдруг вспомнил.
«Не за то ли мстит мне Филарет, что отца его будто бы насмерть прибил мой дед? Да было ли то?»
И проклял вековечную барщину и крепостную неволю. За что же он должен страдать, внук крепостника-полковника? Да когда же настанет на святой Руси конец несносной тирании? Или так на веки вечные: холопы – под барином, барин – под царем, царь – под богом? И деться от этой неволи некуда!