Хмурый город. Ненастье для Насти
Шрифт:
– У нас в семье, все нормальные. – сурово ответила Настя, подумав о том, что засиделась она в гостях непростительно и, что, пора бы и честь знать. Ночевать у странной старушки перехотелось и тёмная дорога через поле, овраг и лес, не казалась уже страшной и непривлекательной. – Все живы, все – здоровы и по головам, ни у кого, никто не скачет. – и, всё-таки, подняв руку, почесала макушку.
То, что жило в волосах, себя никак не проявило – сидело тихо и, ни, гу-гу.
– Может, в соседях кто странный водился? – продолжала допытываться любопытная старуха. – Ну, не мог мой Соловей ошибиться,
– Соседи у меня – люди приличные. – Настя быстро перебрала в уме всех знакомых, проживающих рядом с родителями, в домах по соседству. – Нет у нас никого подозрительного. – и, запнулась. А, ведь права Степанида Савишна – проживала в доме одна особа, странная – увлекалась загадками разными и тайнами, травы разные собирала, да книги старинные.
– Алевтина Марковна? – выпалила Настя, краснея. – Она своеобразная бабулечка была. Всё ходила, что-то под нос шептала, словно заговаривалась. У нее дома, всяко необычное имелось – обереги из дерева, фигурки чудные, травы пучками.
– И, что ж, она, Марковна? – Степанида Савишна расправила подол длинной юбки и с нетерпением взглянула на девушку.
– А, умерла она. – пожала плечами Настя. – Сбила машина бабульку, когда та через дорогу переходила. Между прочим, – зачем-то уточнила Настя. – на зелёный свет светофора переходила, по правилам, а не бежала, как оглашенная. Обычная такая, темная, неприметная машина, стекла тонированные. Потом болтали – мол, залётные лихачи лихачили, бабку на переходе не заметили. Я сама ту машину видела и «скорую» Алевтине Марковне вызывала. Только зря. – Настя вздохнула с сожалением. – Когда «скорая» приехала, она мёртвая была уже. Вот и всё.
– Так значит, силу свою, она тебе и передала. – Степанида Савишна развела руками. – Колдовскую. Достойной ты ей показалась и силу принять согласилась. Добровольно.
– Ничего я не принимала. – всполошилась Настя, округлив глаза – что это еще за бред, про силу? – Неправда это.
– Марковна тебе что-то говорила, умирая? – вкрадчиво спросила Степанида Савишна. – Просила о чём? Ты с ней разговаривала? Отвечала?
– Не помню я. – Настя зябко передернула плечами. – Бормотала соседка в агонии что-то невнятно, за руку меня держала крепко, ну, я и кивала ей, успокаивала. Понятно ж – человек не в себе, смерть свою, может, зрит.
– Слово «да» – говорила? – продолжала выпытывать подробности происшествия пенсионерка.
– Может и сказала. – шмыгнула носом Настя. – Говорю – не помню! Она мне потом, Алевтина Марковна, еще три ночи снилась. Как живая!
– Согласилась она! – противный, тонкий голос прозвучал с самой Настиной макушки. – И, хорошо, что согласилась, а то бы не выжить мне. Истаял бы, как свеча.
– Опять ты, шкода! – рассвирепела Настя. – Кыш, противный! У меня с головой всё в порядке!
– Вот и имя мне дала. – откровенно обрадовался писклявый, едва не пустившись в пляс. – Шкода! Я согласен, а то, как-то маетно безымянным существовать. С именем оно, всяко-разно, лучше!
– Любава. – полупрозрачная женщина в кике раскланялась, представляясь писклявому. – Рада знакомству, Шкода.
Настя смирилась – делать нечего. К психиатру,
– От чего? – фыркнул писклявый Шкода. – Колдовской дар не лечится. Это – не грипп. Это – навсегда. Смирись. Приняла, так, приняла.
– Ничего я не ведьма и не колдунья. – ожесточено продолжала стоять на своём девушка. – Ведьмы – они, какие?
– Какие? – насмешливо поинтересовалась Степанида Савишна, продолжая сидеть на стуле, как ни в чём не бывало.
– Старые. Вредные. С бородавкой на носу. – вспылила Настя. – И, магичат там.. разное.. Порчу наводят, глазят всех подряд. Я – не умею!
– Велика наука! – хмыкнула пенсионерка. – Так и ты наведи. Пожелай кому-нибудь, что-нибудь от души, оно и сбудется.
– Да, чтоб вам всем пусто было! – озлилась Настя. – Говорю же – не умею! Русским языком повторяю – я не колдунья! Ой!
Свет в избе разом мигнул, и вся обстановка куда-то пропала – и стол, и стулья, скатерть нарядная со стола, самовар, кот с лежанки на пол свалился, а сама лежанка задевалась неизвестно куда.
Васька, жалобно мявкнув, вскочил с пола и уставился на Настю с укоризной – мол, чего чудишь, дурная девка? Предупреждать надобно о подобном, а то честные коты себе таким Макаром всё пузо отбили.
– Ох! – Настя подскочила, наблюдая за тем, как неловко Степанида Савишна поднимается с пола – стул-то под ней пропал бесследно. – Я помогу.. – и бросилась вперед, протянув руку помощи ушибленной пенсионерке. Пособила подняться и растерянно осмотрела комнату – пусто! Опустела изба, ни единого черепка в поле зрения, лишь стул, на котором сама Настя сидела, сохранился. Не иначе, как чудом.
– Сильна девка! – одобрительно цокнула языком старушка-пенсионерка. – Ох и сильна колдунья будет, коли заматереет! Сумела в заговорённой избе порчу навести. Исхитрилась и мою волшбу перебить смогла! – и рукой небрежно махнула. Воздух дрогнул, поплыл и вся обстановка вернулась на прежнее место.
Настя глаза протерла и головой мотнула – привидится же такое!
Кот возмущенно фыркая, полез обратно в свою плетенную люльку, а Настя брякнулась попой на стул, повторившись
– Привидится же такое! – и обреченно взглянула на Степаниду Савишну. – Мне бы «скорую» и воды холодной. Может, это вирус какой прицепился? Особо зловредный? – девушка нахмурила бровки, морща лоб. – О! точно! Ковида, как есть! Видения пошли всякие, косяком. Вы бы, бабушка, повязкой лицо прикрыли, а то, заразно это очень. В вашем возрасте, тем более.
– Фи! – Степанида Савишна скривилась презрительно. – Напугала ежа голым задом. К нам, детонька, зараза не липнет. Нас только убить можно, вон, как Марковну твою. Хорошо ещё, что она силу свою тебе передать успела. Умерла спокойно, без мук адских.
Настя не спорила – пусть её. Мели Емеля – твоя неделя. Она-то, точно знает, что почти что сошла с ума в этом Гадюкино. Вот вернётся в Каменск и, сразу же в больницу. Мазок сдавать из носу и из зева. И из других мест, так, на всякий случай.