Хмурый город. Ненастье для Насти
Шрифт:
Кстати, «девятка», как бы тоже, Зябкину не принадлежала и прав у молодого вампира отродясь не было, но уж, раз Глеб Геннадьевич так сильно набивается в родственники, то пусть делится имуществом. Они ж, одна семья, не так ли?
Как и предполагал Роман, обшарпанная, тусклая, убогая машинёнка не привлекла ничьего внимания. Без особых проблем управившись с погрузочно-разгрузочными работами, Зябкин затащил саркофаг на свой третий этаж. Благо, весь дом, точно вымер – ни шаркали ногами бабки-полуночницы, не орала матом на детской площадке дворовая шпана и даже вездесущие коты не сверкали глазищами фар из-за помойных ящиков.
Зябкин похвалил себя за ухватистость и обстоятельность и отогнал «девятку» на прежнее место дислокации. Добротой соседа оборотистый малый пользовался не в первый раз, наловчившись вскрывать машину без особых проблем. К его счастью, «сигналка» на таратайке стояла совсем никакущая, чему смекалистый парнишка был безумно рад.
Странно выглядел щуплый и невзрачный Зябкин, тащивший на собственном горбу тяжелый саркофаг. Умаявшись от неудобства позы, втащил бандуру в свою комнату, ухитрившись ничего не свалить и не порушить.
Кости, по-прежнему, сидели в кресле. Голый, обтянутый серо-желтой кожей, череп зловеще скалился в никуда, глаза мумии бездумно пялились в стену.
– Вот и славно. – хмыкнул парень, широко зевая. Спать ему не хотелось, в силу особенностей вампирского организма, но привычка.. Проклятая человеческая привычка заставляла брести в постель и валяться в ней до утра.
Не в этот раз.
Очень тихо, почти на цыпочках, Роман прокрался к двери заклятого соседа, отца-одиночки великовозрастной дочери. По мнению Зябкина убогих уродцев следовало давить еще в колыбели. Спрашивается, зачем Тамарке жить, коли она без посторонней помощи себя сопли утереть не может? Сидит в коляске, лыбится и агукает, точно младенец? Испортила жизнь и собственным родителям, и окружающим, особенно ему, Роману. Мамашка-то Тамаркина подобного не выдержала и смылась в неизвестном направлении, бросив мужа и ущербную дочь.
Давно это случилось.
Но, отсутствие родительницы и наличие пьяненько посапывавшего Глеба Геннадьевича сегодня играло на руку самому Зябкину.
Тамарка, хоть и ущербная, но, как-никак, девица поди. Сам Роман не проверял, брезговал – упаси его от подобной чести, но надеялся на то, что хоть и безмозглая, зато с сохранившимся девичеством, тупая девка-инвалидка сгодится для жертвоприношения.
Засунет Зябкин старые кости в странную домовину, да и Тамарку – туда же. Пусть этот чернокнижник сам разбирается – жить ему, али гнить дальше. Как подозревал вампир, чернокнижник давно очухался, но сил не набрался. Они, колдуны, живучие, страсть, особенно те, которых в подобных гробах в землю закапывают. Никто не мог угадать того, что гроб свинцовый земля из себя исторгнуть попытается, а Зябкин мимо проходить будет.
Надеялся молодой вурдалак на то, что мумия чернокнижника быстро со своей жертвой управится, не то, проснувшись на рассвете, терзаемый бадуном Глеб Геннадьевич такой шум учинит, что всему дому тошно станет, коли он дочурку свою недоделанную на обычном месте не обнаружит.
Тамарка и не мрыкнула, стоило лишь вампирской слюне попасть на ее кожу – носом сопела, всхрапывала и вонючими газами воздух портила. Была девка дебела, весом тяжела и обрюзгла. Но, зато, целка, а это, по нынешним временам, в тридцать пять лет, не чудо даже, а диво-дивное.
В саркофаг пока ее впихивал, Зябкин упарился, а затем и кости древние сверху навалил
Предварительно, правда, заботливый упырь на коже жертвы надрезы легкие сделал, вроде царапин, для того, чтобы, значится, девка кровью пахла, а не только тем, что из использованных памперсов вываливается.
С четверть часа ничего не происходило. Вообще ничего – ни странного, ни понятного. Потом, зашелестело, саркофаг вздрогнул и из глубин его раздался первый звук – стонала Тамарка, всхрапывала и поскуливала, словно битая палкой дворовая сука, лишившаяся своих щенят. Потом и вовсе потеха пошла – саркофаг затрясся весь, едва не затанцевав на продавленном линолеуме, крышка подпрыгнула пару раз, шмякнулась на пол с глухим звуком, да там, в углу и осталась, а из свинцового ящика выползло.. Нечто.
Зябкин поостерегся бы назвать это «нечто» человеком. На человека оно мало походило, пусть даже и на узника концлагеря – голый череп остался голым и блестящим, кости-костями, а рванина-рваниной. Но неопрятная груда больше не лежала тихой кучей, а пыталась передвигаться, сползая с Тамарки куда-то вниз. На пол.
Зябкин покинул свою кровать, широко зевнул и с любопытством заглянул в ящик.
Темные боги и чернокнижник жертву приняли.
Тамарка больше не лыбилась и не агукала. Дебёлая тетка в железном ящике, странно иссохнув, напоминала тень самой себя – рот раззявлен в страшном крике, руки растопырены, а ноги вывернуты под неестественным углом. И платье выше носа.
Зябкин хмыкнул, подол опустил и, ухватив соседку, перекинул иссохшую тушку через плечо – покойся с миром, несостоявшаяся сестричка! Зябкин тебя не забудет.
Вернув дочь отцу – утром пусть сами разбираются в том, что послужило причиной безвременной кончины инвалидки, Зябкин прокрался к себе и продолжил с интересом наблюдать за тем, как старые кости, собравшись в кучу, медленно начинают обрастать плотью.
Под серо-желтой пергаментной кожей наросла тонкая мясная прослойка. Похищенная жизненная сила заиграла в венах, наполнив их, почти настоящей кровью, глава мумии влажно заблестели, челюсти с лязгом захлопнулись.
Чернокнижник медленно оживал. Для верности и ускорения процесса, Зябкин подсунул под руку мертвеца разодранный пакет с кровью и с интересом взглянул в лицо своей нечаянной находке.
Ну и рожа!
Наблюдать за небыстрым процессом возрождения колдуна, упырю очень скоро надоело и он, отвернувшись, включил телевизор, поставив какой-то новостной канал.
Страна вела боестолкновение с западным соседом и новостей хватало – плохих и очень плохих. Люди сетовали на бомбежки, голод, лишения, а Зябкин продолжал потягиваться, зевать и ждать. Ждать восстановления своего будущего могущественного союзника, готового стать для него Золотой рыбкой.
Ждать молодому упырю пришлось довольно долго – утро заглянув в окно, обнаружило Зябкина, все так же, валяющегося на диване и странное существо, сидящее в кресле и напоминающее собой узника концлагеря.
Кровь из пакетика колдун употребил по назначению. Сожрал, стало быть, урод Ромкину пайку. Сожрал и «спасибо» сказать не удосужился, полутруп неблагодарный.
Между тем, квартира начала просыпаться – хлопали двери, звучали голоса соседей, которые, шаркая, сновали по коридору, пробираясь в общий туалет.