Хочешь жить - стреляй первым
Шрифт:
Кофе остыло, и я его выпил. Я решил сделать еще чашечку кофе, но телефонный звонок мне не дал этого сделать. Этот звонок круто изменил мои последние новости.
— Козаков? — услышал я мужской голос на том конце.
— Да, — произнес я.
Пока собеседник не представился и являлся для меня инкогнито. Но в следующую минуту, он стал для меня знакомым, поскольку я его даже знал раньше, просто сразу не узнал голоса.
— Сержант Потехин. Я думаю вас должно заинтересовать то, что мы обнаружили под домом тайник. После взрыва он чуть повредился, но не полностью. Так вот, мы обнаружили
Я едва не уронил трубку от такого известия.
Такое состояние бывает, когда человеку сообщают нечто неожиданное или страшное то, чему не хочется верить не под каким предлогом и хочется обойти стороной; когда человек просто временно шокирован и даже раньше был готов и ожидал такое известие, но с течением большого отрезка времени, перестал в это верить, забыл об этом и сейчас не хочет признавать такой факт, а особенно когда услышит его из уст другого человека.
Порой бывает и вообще не хочет принимать на веру в сказанное.
— Что вы говорите? — спросил я, закончив длинную паузу, показавшеюся мне вечностью. На самом деле прошло секунд пять, от того момента, как я услышал слова сержанта, и до того, как я его спросил.
— Я говорю, что милиция нашла в режекторе замороженное тело Даши. Сейчас его отправили в городской морг для опознания. А потом будет проводиться вскрытие, для установления истинной смерти. Передайте, пожалуйста, эти печальные новости ее отцу.
— Хорошо, сержант. Я передам. Спасибо вам. — Подумав немного, я задал вопрос. — А мне можно подъехать в морг?
— Если хотите, подъезжайте. Может Железняк не опознает ее, так это сделаете вы.
— А что ее узнать нельзя?
— Практически нет. Ее лицо страшно порезано ножом и Дашу трудно узнать. Зрелище не для слабонервных. Эдуард Максимович и так столько всего пережил.
— Лады. Я звоню старику и сообщаю прискорбную весть, и сам приезжаю в трупарню.
Не считайте меня циником, просто среди блюстителей порядка так иногда называют морг. А я сам был ментом и отлично знаю их сленг.
Я простоял еще немного у стола и увидел, что держу в руках телефонную трубку, а время то идет. Разговор окончился минуту назад. Я положил трубку на рычаг и пошел одеваться. Уже через пол часа я подъехал к зданию судебной медицинской экспертизы. Здесь же, только в подвальном помещении и находился морг — место для покойников, которых привозят с разными летальными исходами. Я вошел в холл и показал охраннику пропуск, который мне еще достал Шередев. Бизнесмен, убитый горем отец Даши сидел на скамейке, которая пустовала, не считая, конечно, Железняка.
Мы с ним поздоровались, но вокруг уже присутствовала траурная обстановка. Об этом говорил строгий черный костюм моего клиента.
— Все это ужасно, не так ли?
Я молча кивнул. Говорить, что-либо сейчас не имело смысла, поскольку горю словами не поможешь и Дашу уже никак не вернуть, хоть ты мертвым упади здесь или слетай на Марс.
Немного погодя, подошел Потехин и мы втроем пошли в подвальное помещение. Мы спустились лифтом и стали идти длинным коридором. Внизу стало сразу значительно холоднее. Коридор заканчивался стеной. Слева,
— Егор, пришел Железняк.
— Ага, вот тело, — смотритель указал рукой на кушетку.
Мы подошли поближе, а Егор поднял простынь, чтобы было видно лицо. Я сразу в мертвой узнал Железняк Дашу. Лицо ее было в рубцах (естественно кровь работники морга смыли и вообще привели труп в порядок, чтобы он выглядел более-менее нормально), обугленное и сильно обгоревшее. Вероятней всего она сгорела не сама, а ей в этом помогли. К моему горлу подкатил комок тошноты.
— Это она? — спросил мент.
— Да, — Железняк сразу отвернулся и заплакал.
— Примите мои соболезнования по поводу смерти вашей дочери, — сказал я.
— Я благодарен вам, — он поднял глаза и посмотрел на меня. — Можно мне получше глянуть на дочь?
— Я бы не советовал. Она страшно обгорелая, процентов на восемьдесят и еще исколотая ножом. Лучше не надо.
— Я хочу взглянуть на свою дочь. Вы слышите меня!
— Ладно. Это ваше право, — сказал Потехин.
— Мое право, мое.
Смотритель приоткрыл тело до груди.
— Еще. Я хочу увидеть свою дочь, вам ясно!
Старик убрал простынь, и мы увидели ее всю ужасно обгорелую, черного цвета, как сгоревшую бумагу. Одной ноги почти не было. Все это зрелище было для меня неприятным, и я почувствовал, что у меня засосало под ложечкой. Желудок, казалось, вывернется наизнанку, и я украшу пол своим обедом. Но все же я сумел себя удержать.
— Моя доченька! — закричал бизнесмен и обнял мертвое тело. Он стал его трясти, словно надеясь, что она оживет, и содрогаться в рыдании. — Боже за что тебя убили?! За что? Д-а-а-ш-е-е-н-ь-к-а-а-а-а! Прости меня. Кто мог…
Наконец, мы ушли из морга.
— Мы должны будем вас взять на допрос в отделение, — сказал сержант. — Скоро подъедет машина со следователями. Подождите немного.
Он отошел от нас побеседовать с дактилоскопистом. Мы с Железняком присели на скамеечку.
— Володя, найдите его. Умоляю вас, найдите. Такой гад заслуживает смерти. Постарайтесь поскорее найти этого психа. Я боюсь, как бы он не сбежал из города.
— Не волнуйтесь. Я думаю, что скоро его найду, Эдуард Максимович. Еще немного и я его поймаю.
— Да, он должен мне за это заплатить. И он заплатит за смерть моей Дашеньки. Я это гарантирую.
— Он должен сидеть в тюрьме.
— Нет! Этот козел должен подохнуть! Ясно?
— Нельзя так поступать. Вы не вернете свою дочь, даже если ему и отомстите. И вы это прекрасно знаете.
— А мне плевать. Я поквитаюсь с этим негодяем.
Я пожал плечами. Что можно еще сказать? Сейчас бесполезно убеждать его, когда он в таком состоянии. Он будет еще злиться и нервничать, если я буду с ним спорить, и может даже дойти до инфаркта.