Хочу быть богатой и знаменитой
Шрифт:
Она подняла голову:
— Медик в офис не был нужен, а нужна была уборщица. Вот и пошла, только чтобы быть рядом с моим внуком. С Эмиком.
Александр Иванович передвинул бокал с водой:
— Погоди, Эмик — твой внук? Эмик — сын Давида, ты это хочешь сказать?
— Да, Саша. Эмик — сын Давида. Вот документы экспертизы.
— И как ты это провернула?
— Просто. Эмик как-то порезал палец, обрабатывала, бинтовала, естественно я. У меня сохранился окровавленный платок Давида, еще со студенческих времен. Отчего его не стирала — не знаю.
Александр
— Валя, а от нас ты чего хочешь?
Неожиданно громкий голос всех заставил вздрогнуть:
— Не отнимайте у меня мальчика! Я вас всех очень прошу! У меня в жизни ничего не осталось и никого не осталось. Не отнимайте. Я на колени встану!
Белояров-старший вскинул на нее глаза:
— Валя? Что с тобой? Скажи мне КАК?! Как мы можем у тебя его отнять? Вот объясни мне, тупому мужику!
Она явно не ожидала такой реакции и обескураженно зашептала:
— Вас много, а я одна. Вдруг вы что-то придумаете.
— А зачем нам это нужно? — Регина заговорила тоже почти шепотом.
Взгляд женщины заметался по залу, а пальцы порвали платочек:
— Не знаю, но так боюсь. А вдруг он уедет, и я его опять потеряю и теперь уже навсегда.
Наташа смотрела на эту измученную горем женщину и не могла взять в толк: как эта женщина хочет быть рядом с Эмиком, которому ничего не объясняет? Получается, что тот и не знает: у него имеется кровная бабушка. Или знает? Она все-таки спросила:
— Вы с ним говорили об этом? Что вы его бабушка?
— Нет. Не знаю, как подойти. И так боюсь испортить мальчику жизнь. Он молодой. Ему нужно жить, расти, развиваться, а я буду только мешать. Я старею, вдруг не сумею стать ему опорой.
Наташа понятливо кивнула:
— Ну да. Он жил в детдоме и никому был не нужен, кроме маленькой беззащитной девочки. Сейчас живет самостоятельно, но без бабушки, которая фактически у него есть.
Регина была более жесткой в рассуждениях:
— Зачем вы этот разговор затеяли? Эмик вам не нужен. Вы не его обожаете, глядя на него со стороны, а лелеете память о сыне. Вы не печете ему пироги, не шумите вслед, что нужно одеться теплее, не ворчите за то, что мало спит и ест иной раз что попало. Не сердитесь за то, что пропадает все время за монитором и забыл о прогулках. Вы не покупаете ему маленьких сюрпризов, чтобы его порадовать, не кладете в рюкзак мешок с бутербродами, наказывая поделиться с друзьями и не забыть, перед едой помыть руки. И все потому, что его бабушка боится, вдруг не сумеет стать ему опорой? Бред! Человек просто должен быть кому-то нужен! Ему нужна забота! Слышите?! Забота и любовь! А не ваше плечо или кошелек в качестве опоры.
Регина не могла кричать в ресторане, она говорила почти шепотом.
— Забота, доверие, чувство востребованности! Понимаете?! Это то, с чем человек должен жить. Он должен быть кому-то необходим. Нужно, чтобы его любили! Любили не за что-то, а просто так. Он должен чувствовать:
Регина перевела дыхание:
— Простите. Выйду на минуту.
Наташа собралась идти за ней, но была остановлена Алексеем. Он поднялся и вышел следом.
Александр Иванович уткнулся носом в бокал, покачал головой, и глянул на собеседницу. Отведя глаза произнес:
— Вот что тебе скажу. Дура ты, Валя.
Откинулся на спинку диванчика и начал рассказывать:
— Эмик сбежал с Тошкой из детдома, когда ее, десятилетнюю девочку, собрались продать в подпольный бордель. Он выживал вместе с Тошкой по подвалам и вокзалам больше года. Твоего внука выудил из подворотни Валентин Францевич Брокк. Старенький учитель математики. Просто забрал из подвала двоих детей, грязных, тощих, больных, со вшами, глистами, непрекращающимся кашлем и поносом, со страшным дефицитом веса.
Регина и Алексей вернулись за стол, а Александр Иванович продолжал:
— Этот человек их отмыл, вылечил, откормил, прошел программу средней школы за два года, научил всему, чему только мог. Он не боялся не стать для них опорой, он просто о них заботился. Это он научил Тошку говорить, писать и читать по-немецки. Купил на свою нищенскую пенсию допотопный компьютер для Эмика, осваивал вместе с ним информатику и радовался первой написанной мальчиком программе. Помогал им, как это понимал и как мог.
Алексей потягивал вино из бокала:
— Кстати, мы с ним встречались три месяца назад. Жив, по возрасту здоров. Ему восемьдесят четыре года, живет с племянником, которому шестьдесят. Надо сказать, что он более живой, чем его родственник. Они каждый день общаются по скайпу с Эмиком и Тошкой. Обговаривают какие-то свои дела, делятся проблемами, мыслями, предположениями. Я с Валентином Францевичем рядом сидел, когда Тошка звонила. Мы втроем хохотали почти час, пока они разрешали какие-то философские проблемы — ребенок реферат писал.
Белояров навис над столом:
— Год, Валя! Ты потеряла год счастья!
После этих слов снова сел опираясь на спинку дивана. Над ними повисло молчание. Валентина Исааковна комкала свой платок:
— Саша, что мне делать?
— Не знаю, Валя, не знаю. Это твой внук. Это твоя жизнь. Раскладывай по полкам все сама, не маленькая уже. Только помни, что Эмик, Тошка, Регина и Наташа — они родные, и по крови, и по духу. Только Эмика в единоличное пользование ты получить не сможешь.
Алексей засмеялся:
— А дальше к ним прилагаются два деда, три будущих зятя, куча друзей, подруг, много шума-гама, проблем, вопросов!
Тут Белояров-старший взял в руки бокал, поднял его в приветственном жесте, обращаясь к сыну:
— И как мне донесла сегодня стража, сверху еще кот.
Молодой человек внимательно наблюдал за состоянием отца, но при последних словах понял, что того начало отпускать.
— Кот?! — Алексей округлил глаза, — пап! Кот! Это же нашей Мурочке дружок будет. Вечером обговорим это дело. Надо подумать, как его залучить к нам.