Хочу в Грецию
Шрифт:
– Ха! – рассмеялся Петя. – А выпить не дурак! Ну ладно, а шифер-то берешь?
– Беру, – кивнул Ваня.
– Сколько листов? – напирал Петя, пытаясь вывести соседа из непонятной печали.
– Сколько дашь.
– Сто!
– Давай сто...
– По три рубля!
– Давай по три... Крышу все равно менять...
– Деньги сразу.
– Рассчитаемся, – неопределенно ответил Ваня. – Ты вот машину купишь... Наверно, к морю поедешь?
–
– А я в Грецию хочу, – неожиданно сказал Ваня.
– На фига?
– Хочу, и все. Там эти... статуи, вазы, острова... Вот спросили бы у меня: куда хочешь? И не задумался бы – в Грецию.
– И надолго? – подозрительно прищурился Петя, пытаясь заглянуть в крамольные глаза соседа.
– Пока не надоест, – беззаботно ответил Ваня.
– А надоест?
– Вернусь. Статую себе привезу. Вот здесь и поставлю возле сарая. И пусть стоит...
– Бабу? Голую?!
– А чего... Какая разница... Баба, она и есть баба. Хоть голая, хоть какая. Вот взять твою Надежду...
– Ну, ты вот что! – неожиданно трезво сказал Петя. – Бери кого-нибудь другого, а Надьку не трожь. Понял?!
– Значит, любишь, – рассмеялся Ваня.
– Не твое дело. – Петя поднялся. – И все тут. Иди вон статуи лапай.
– Да ты сядь! Чего забеспокоился... Сядь.
Петя оскорбленно сел, вылил в стакан остатки самогонки и как бы в волнении, как бы не замечая, что делает, выпил. И решил, что это даже справедливо, поскольку он простил Ване обиду. Прислушался – со своего двора его звала Надька.
– Надежда забеспокоилась, – сказал Ваня, чувствуя, что, как только сосед уйдет, свободней станет в комнате, дышать будет легче. Петя давил его своей постоянной готовностью обидеться, будто все вокруг делалось с одной целью – чем-то уязвить его, Петю. Когда он слышал смех, ему казалось, что это над ним смеются, над его секретами, его животом, над его женой, и поэтому всегда был настроен дать отпор. – Надежда зовет, – повторил Ваня, видя, что сосед не собирается уходить.
– Да слышу! – отозвался Петя с раздражением, чтоб Ваня понял – недоволен он Надькой, не нравится ему, что она вмешивается в их беседу. Но Ваня чутко уловил, что недовольство Пети напускное, на самом деле он уйдет охотно, однако что-то держало Петю, не позволяло ему подняться и уйти. Окинув взглядом стол, Ваня догадался. Выплеснув в стакан остатки самогонки, Петя неосторожно поставил бутылку слишком далеко от себя, и теперь дотянуться до нее было нелегко. Чтобы проверить свою догадку, Ваня отошел к другому окну, а обернувшись,
– Еще сгодится! – хохотнул он, стараясь скрыть неловкость, но было в его голосе и довольство своей смекалкой. – Как думаешь, а, сосед?
– Тебе виднее. – Ваня вышел на порог проводить гостя.
– Только ты это. – Петя обернулся от калитки, – не забудь про пятерку-то, верни на неделе. Надька скандалить начнет, к Марии твоей заявится...
– Верну-верну. – Ваня старался быстрее закончить разговор.
– В случае чего – заходи. Выручу.
– Зайду.
– И насчет шифера подумай.
– Подумаю.
– А то ведь и опоздать можешь.
– Авось. – Ваня нырнул в темноту коридора, закрыл за собой дверь и задвинул щеколду. Потом прошел в комнату, лег на кровать и, заложив руки за голову, закрыл глаза. Сначала ему привиделась Лиля, которая приезжала в эти места к своей бабке лет двадцать назад. Всегда в белом платье, сама светлая, она смотрела на Ваню с интересом, но снисходительно, как бы жалеючи. «Видно, тогда уже поняла, что кроме шоферюги ничего из меня не получится», – горько подумал Ваня и до того ясно увидел смеющиеся Лилины глаза, шалые ее губы, перемазанные не то малиной, не то вишней, загорелые руки, покрытые золотистым пушком, что даже стон вырвался из его широкой груди.
Думая о Лиле, он незаметно заснул, и приснилась ему теплая страна Греция. Он шел по улице во всем белом, и штаны у него были белые, и рубашка, и даже почти забытые свои волосы увидел Ваня в этом сне – светлые, чуть вьющиеся. Он проходил мимо какой-то большой витрины и увидел в ней себя. Из стеклянной глубины на него смотрел почти незнакомый парень, молодой, радостный, счастливый. И Ваня разволновался, растревожился вернувшейся молодостью. Но с щемящей болью понял – сон это, ничего от него не останется, проснется он лысым и старым и будет смотреть в провисший потолок с дождевыми пятнами и думать о шифере...
Однако сон продолжался, и Лиля шла по залитой солнцем улице, и он, Ваня, был рядом, касался ее загорелого локтя, ее плеча. Вроде они были незнакомы, но улыбались друг дружке. А среди прохожих попадались невозможной красоты мраморные статуи – и мужчины, и женщины. Они шли нагишом, просвечиваясь насквозь солнечными лучами. Никто не обращал на них внимания, и Ваня тоже особенно не смотрел на шагающие по улице статуи, потому как понимал – Греция.