Ход Корбюзье, или Шерше бlя femme
Шрифт:
– Ты балда! – засмеялась Аня. – Иначе же не будет эффекта неожиданности. – Ловко извернувшись, она со смехом обняла его. В общем, поближе познакомиться с программой «Корбис» им в этот день так и не удалось.
Уже вечером, перелетая Америку в обратном направлении, переполненные впечатлениями, они обсуждали с Уорреном все увиденное за день и вернулись к теме подлинников, «живых» картин. Аня и Володя с жаром говорили Уоррену об их ценности и несовместимости с увиденной «машиной для жилья».
– Напрасно вы так думаете. Билл большой ценитель искусства. У него, конечно, есть
– У вас есть работы Корбюзье? – переспросил Шапошников. – А ведь Аня…
– Володя, не надо. Зачем? – чувствуя неловкость, оборвала его жена.
– Что такое? Вы хотели сказать что-то сенсационное, – оживился Уоррен.
– Никакой сенсации. Все в прошлом, – отозвалась художница.
– Нет, Володя, начали, так договаривайте.
– Аня не любит, когда я об этом кому-нибудь говорю. На то есть свои причины. Извини, Ань, действительно, раз уж начал… Она правнучка Корбюзье.
– В самом деле? Неужели? Я до недавнего времени думал, что великий архитектор был великим аскетом, а тут выясняется, что у него были дети, и, оказывается, уже много.
– В каком смысле много? Вы знаете еще кого-то? – насторожилась Аня.
– Лично, к сожалению, незнаком, но скажу вам по секрету, что буквально полгода назад сделал грандиозное, на мой взгляд, приобретение. Через «Сотби» приобрел у правнука великого архитектора переписку с его женой из России…
По лицам Шапошниковых Уоррен понял, что по-настоящему сенсационную новость сообщил им именно он.
– Этот молодой человек тоже русский, – стал говорить коллекционер уже не очень уверенно. – Так вы его не знаете? А как вашу прабабушку звали? – спросил он совсем упавшим голосом.
– Ольга.
Повисла пауза. Уоррен долго и пристально смотрел на Аню, потом на Шапошникова, затем опять на Аню.
– Вот и разгадка, – наконец проговорил он. – Вот почему он не хотел огласки, попросил не упоминать его имя в прессе. А я-то все не мог понять, как правнук такого великого человека может продавать семейную реликвию, даже и за очень большие деньги. Даже обидно было за маэстро, а оказывается…
– Просто он продавал письма не своего прадеда и не свою семейную реликвию, – грустно сказала Аня. – Ну вот и нашлись письма. Радует, что они все-таки в надежных руках, у настоящего коллекционера. Хорошо, что не пропали, – мужественно заключила она.
– Не пропали, – как бы подтвердил Уоррен. – А вы мне можете рассказать, как так получилось, что письма оказались в чужих руках и без вашего ведома попали на аукцион?
– Я расскажу, – взял инициативу в свои руки Владимир. – Ане неприятно вспоминать эту историю. – И он поведал Уоррену все, что произошло в Москве больше года назад.
Дослушав до конца, коллекционер только и мог проговорить:
– Теперь уже и родственников, вместе с хорошим происхождением, воруют. Грандиозно.
Оставшееся время до Калифорнии
– Знаете, Анна, я сделал очень хорошее приобретение, купив ваши работы. Если бы я знал, что вы не только талантливая художница, но и правнучка любимого мною Корбюзье, работы бы оказались намного дороже. Они и стали намного дороже. Но я не буду менять цену. Мы уже договорились. Бизнес есть бизнес. Тем не менее я решил компенсировать эту разницу и отдать письма вашего прадеда. Они должны вернуться в вашу семью. Настоящие коллекционеры приобретают раритеты, которые уже не принадлежат семьям. Я вижу, какую боль принесла вам эта потеря. Письма я решил отдать вам. Это моя дань таланту, возможно унаследованному вами от прадеда. Он – ваш добрый ангел, заговоривший вас от многих бедствий. Благодарите его. Меня благодарить не надо. Я этого не выношу, – проворчал под конец своего монолога преуспевающий финансист и стал обсуждать с Владимиром свои пожелания относительно дизайна яхты.
Постскриптум
Три месяца, проведенные в Калифорнии, пролетели как один день. Много работы, масса впечатлений. Аня была бесконечно счастлива. Видимо, все происходило в жизни настолько правильно, что случилось невероятное чудо. Нашлись письма, а главное – они теперь опять в семье.
Зная характер Ангелины Ивановны, Аня с Володей решили не сообщать ей по телефону о том, что письма были у Уоррена и что он решил вернуть их Ане. Она бы сама издергалась, извела всех вокруг, замучила бы их телефонными звонками. Пусть узнает всю историю, уже держа реликвию в руках.
Эффект, произведенный вручением писем, был неожиданным. Увидев семейную драгоценность, Ангелина Ивановна вдруг расплакалась.
– Мама, мы думали, ты обрадуешься, – растерянно проговорила Аня.
– Да разве я не радуюсь? Это от радости. Никогда не думала, что можно плакать от радости. Вот узнала, что и такое бывает, – только и могла она проговорить, обнимая то дочь, то зятя, то прижимая к груди письма.
Весь вечер Аня рассказывала об их поездке, о том, какой фурор произвела яхта, сделанная Володей, и что они, наверное, скоро поедут туда еще, потому что у обоих появилось множество заказчиков. Ангелина Ивановна с восхищением смотрела то на дочь, то на Владимира и вдруг подумала: «Все же дом счастья может построить только счастливый архитектор. И он построит его. Теперь без всякого давления извне».
Вслух же она сказала:
– Теперь только давайте уже – никаких сенсаций. Личные письма пусть так и остаются личной историей семьи. Благодаря этой истории мы появились на свет. И это счастье, которым нельзя торговать. Пусть это будет нашим заговором с Корбюзье. Или, ближе к французскому, комплот Корбюзье – красиво звучит. Правда? Посторонним знать об этом не обязательно. Личное выносят на всеобщее обозрение, когда больше нечего предъявить. А вам есть что предъявить. У вас у обоих, слава богу, есть талант, умение работать. Вы сделаете свои имена известными в мире. Если захотите, конечно. А нет, так вся надежда на Матвея.