Ход свиньей
Шрифт:
— Постой, Юлька! — вспомнила Инга. — Я забыла тебе рассказать сон. Какой мне сегодня великолепный сон снился. Подожди, не спеши. Говорят, если до обеда не расскажешь хороший сон, то он после обеда забудется и потом уже никогда не сбудется.
— Да нет! Все не так! — засмеялась Юлька. — Наоборот, нужно до обеда рассказать плохой сон, чтобы не сбылся.
— Юлька, зачем ты меня сбила? — плаксиво простонала Инга. — Теперь я ничего не помню. Абсолютно ничего! Но сон был великолепный! Как я плясала, Юлька, прямо на столе! И где, ты думаешь? В какой-то таверне, старинной,
— Будь другом, — ответила Юлька, озабоченно открыв сумочку, — погладь мне юбку и сваргань чего-нибудь пожевать. Там, в морозилке, котлеты. Разморозь их в микроволновке. Мука в столе, масло в шкафу…
— Да послушай, Юлька! Как они все восторженно на меня глядели, и особенно он. Его глаза сияли, как у волка. Морского волка! А я так давно хотела его завлечь! Но я была еще совсем девочкой, и он не обращал на меня внимания…
Юльке наконец удалось отыскать в сумочке ключи. Она торопливо чмокнула подругу в щеку и, уверив, что та бредит, хлопнула дверью.
Стало тихо и одиноко. Инга услышала за окном будничный шум машин и вздохнула. Да-да, музыка в таверне действительно была необыкновенной, но сейчас она не может ее воспроизвести. И сон совершенно не помнит, словно кто-то показал прекрасное кино, а затем шаловливо стер его из памяти. Деталей ей действительно уже не вспомнить, но чувство восторга и радости, которое было во сне, осталось. И еще осталась его ослепительная улыбка. Боже ты мой! Какого-то родного человека. Но, конечно, не Вороновича.
5
В тот день Батурину больше не удалось перекинуться с вдовой ни единым словом. Не удалось толком поговорить и с Ингой — на поминальную трапезу девушка не осталась и перед самым кафе куда-то незаметно исчезла. Вскоре возвратился Игошин и доложил, что удалившаяся с кладбища пара села в белые «Жигули» с водителем и покатила в сторону Москвы. За ними поехали ребята из группы наружного наблюдения.
— Тебе нужно было поехать с ними, — угрюмо произнес патрон. — Ты здесь больше не нужен.
В это время Батурин очень внимательно наблюдал за вдовой. Ее бледность и волнение не могли не броситься в глаза. Следователь почувствовал, что данное проявление чувств не было связано с похоронами. От внимания сыщика также не ушло, что Римма Герасимовна ожила, украдкой обернулась и, убедившись, что следователь на порядочном расстоянии, принялась что-то резко выговаривать брату. Тот удивленно посмотрел на сестру и тоже оглянулся. Затем нехотя отпустил ее руку.
После того, как брат отошел, вдова начала взволнованно распекать своего высокого родственника. Родственник горячо отнекивался и беспокойно оглядывался назад. Анатолий Семенович сделал вид, что совсем не интересуется этой парой. Он опять пристроился к главному редактору и, кивнув на вдову, спросил, кем приходится этот мужчина Римме Герасимовне.
— Понятия не имею, — ответил редактор раздраженно.
Его неприязнь к супруге преждевременно скончавшегося сотрудника была настолько очевидна,
— А за что ее любить? — передернул плечами редактор. — У мужа рак. А она в это время открыто крутит роман с чужим мужем. А стоило Натану один раз задержаться на работе с молодой поэтессой, она наутро пришла в журнал и поставила всех на уши.
— Римма Герасимовна ревнива? — спросил капитан.
— Просто Отелло в юбке.
Подобное откровение не могло не удивить следователя. «Что-то здесь не так», — догадался Батурин и спросил про высокого литератора, шагающего впереди.
— Это наш автор. Поэт Максим Скатов, — объяснил редактор. — У него вышло две подборки. Натан готовил третью. Но, увы… — Редактор, понизив голос, подмигнул следователю. — Не сказать, что особенно талантливый. Даже можно сказать наоборот. Натан практически переписывал за него стихи. Но что поделать? Его отец один из директоров частной авиакомпании. Он оказывает нам помощь.
Редактор вздохнул и интеллигентно развел руками.
— А этот кто? — спросил следователь, указывая на Гогина.
— Об этом авторе я ничего сказать не могу, — поморщился редактор. — Его мы не публиковали. Видимо, Натан только начал работать с ним. А раз начал, значит, видел какую-то перспективу.
В это время впереди разыгрывалась любопытная сцена. Римма Герасимовна нервно вырвала локоть из могучей ладони своего родственника, и он, обиженно хмыкнув, развернулся и пошел прочь. Вот в это мгновение и подошел Игошин с сообщением, что удалившаяся пара села в белые «Жигули». Нет, в ту минуту Батурину было не до пары. Он внимательно осмотрел присутствующих и заметил, что за этой сценой впереди с большим интересом наблюдает критик Чекушкин. Полковник отстал от главного редактора и пристроился к нему. Тот лукаво подмигнул сыщику и, кивнув в сторону вдовы, ехидно прошептал:
— Что-то сегодня Герасимовна рассорилась со своим любовником.
— Любовником? — поднял брови Батурин. — Я думал, это двоюродный брат.
— Можно сказать, что брат, — миролюбиво согласился Чекушкин, нечисто хихикнув. — Он у нее уже восемь лет. Натан об этом знал. У него своя была жизнь, а у нее своя. Они вместе жили только ради детей. У них был такой договор, как выдадут замуж дочь, так сразу разбегаются. Сын у них уже в институте, а дочь в этом году заканчивает школу. Так что Натан немного не дожил до развода. Хотя, между нами говоря, он разводиться не хотел. Это она настаивала.
— Значит, муж ей был безразличен?
— Ей — да! А она ему — нет. Он ее любил и поэтому не давал развода. Хотя вот смирился с тем, что у нее любовник.
— Но я слышал, что Римма Герасимовна была ревнива.
— Что вы! — засмеялся Чекушкин. — Абсолютно равнодушна.
— Мне главный редактор только что сказал, что она приходила в журнал и устраивала какие-то сцены.
Чекушкин метнул тревожный взгляд на следователя и почему-то стушевался.
— Да-да, кажется, было один раз, — пробормотал он бессвязно и торопливо покинул полковника милиции.