Ход свиньей

Андрюхин Александр А.

— В таком случае, на спинке стула должны быть частички той же уличной грязи. Вы их обнаружили?

— Сейчас обнаружим. В чем проблема?

Эксперты занялись стулом, а следователь с начальником экспертной группы принялись искать мыло. Они перерыли весь кабинет и не нашли даже обертки.

— А ведь его распаковали именно сегодня утром, — задумчиво произнес Батурин.

Но мыла, увы, не было, как и не было частичек уличной грязи на спинке стула. Эксперту ничего не оставалось, как широко развести руками.

— Мыло спер вахтер, а самоубийца обладал левитацией.

Такой вывод

не понравился начальнику следственного отдела. Он попросил внести стол в кабинет и отвязать от ручки двери веревку. После чего установил редакторский стул на середине стола и, взгромоздившись на это сооружение, поднял руки вверх. До потолка оставалось более полуметра. Закинуть веревку на крючок Батурину удалось только с четвертой попытки.

— У меня метр восемьдесят два, — произнес он сверху. — А у самоубийцы около метра семидесяти. Вы правы, он умел летать.

Следователь слегка присел и снова принялся закидывать веревку на крючок. Попытка удалась только с восьмого раза. Батурин спрыгнул на пол и деловито спросил:

— Отпечатки есть?

— Навалом. По-моему, отпечатки на телефонной трубке и на столе в коридоре совпадают. Хотя это не точно. Точно скажу после лабораторного анализа. Ну что, теперь займемся окном? Вы его осматривали?

— Нет! Ждал вас.

— Думаете, на нем самые важные следы? — скептично улыбнулся эксперт и осторожно начал двигаться к окну.

Добраться до него было непросто. Нужно было перелезть через стол, затем перешагнуть через два завала из рукописей. Анатолий Ефимович, добравшись до окна и откинув тяжелую штору, неожиданно воскликнул:

— А шпингалеты, оказывается, открыты!

Батурин тут же кинулся к окну, свалив по дороге две стопки папок. Он вытащил из кармана платок, схватился за ручку окна и потянул на себя. Все четыре створки распахнулись без малейшего труда. Следователь выглянул в окно и увидел сразу под ним шиферную крышу какого-то подвала. Взобраться с него на подоконник не представляло большого труда даже для человека среднего роста.

— Вот и ответ, — произнес сдержанно Батурин. — Обрабатывайте раму и подоконник. На карнизе должны быть отпечатки ладоней.

10

Вот он, риф. Главное — не проплыть мимо. Нужно успеть во время набегающей волны нащупать ветви и, широко раскинув руки, упереться в них ступнями. Если волна слишком высокая — следует поднырнуть под гребешки, отыскать огромную шершавую ракушку, сросшуюся с ветвистым кораллом, и переждать раскат под водой. Если волна не очень свирепая, то в эту ракушку лучше вцепиться пятками. Но сегодня волны не так уж и злы и вряд ли унесут в открытое море, однако ракушку ни в коем случае нельзя упускать из виду. Это последняя точка, определяющая границу бухты. Дальшеплыть нельзя. Дальше океан, бескрайний, чужой и безжалостный, который может подхватить и унести черт знает куда. Когда на море волнение, за эту черту не рискуют уплывать даже на лодках.

Однако вот наконец и она, морская ушная прелесть, стоящая всегда на посту и не исчезающая ни при каком шторме. А вот и следующая волна, коварно несущаяся от берега. Ее пловчиха уже не опасалась. Вторая волна всегда

слабее первой. Поднырнув под нее, можно плыть назад. Или подождать следующего вала и броситься в кипящие гребешки. Через несколько минут они сами выбросят твое гибкое тело на прибрежные камни. Но лучше плыть самой. Шторм стихает, а значит, следующий вал будет не скоро. А тело между тем уже начинает коченеть.

Но внезапно на скале появился силуэт высокого мужчины в широкополой шляпе. Как мило! Да это же тот чудак с Чистопрудного бульвара, который говорил, что чакры памяти открываются только после тридцати лет. Но ведь она совсем еще девчонка, а тем не менее прекрасно помнит все свои предыдущие жизни. Особенно врезалась в память солнечная Греция. Кстати, сейчас он и сам лишится памяти, когда увидит ее выскочившей из морской пучины чистой Афродитой.

Ей всего четырнадцать, а у нее уже такая фигура. О ее фигуре в поселке судачат все кому не лень. Нужно будет изобразить девичью стыдливость. Это для формальности. Самой же ей будет чертовски приятно пройтись перед ним нагой.

Но тьфу, какая досада! Кажется, это не он, а ее родной брат. Вот уж перед ним она меньше всего хотела бы демонстрировать свои прелести.

— Немедленно вылезай! — подал голос брат, неторопливо спускаясь со скалы. — Как ты можешь купаться в такой ледяной воде?

«Пошел вон!» — хотела крикнуть она, но ушла с головой под воду. А когда вынырнула, то с раздражением отметила, что ненавистный братик остановился над ее одеждой. Ходить перед ним голой она стеснялась с детства, несмотря на то, что он нянчился с ней больше матери. Вот сейчас она выберется на берег, а он будет смотреть насмешливо и нечисто. Так оно и случилось. Брат издевательски наступил на юбку, и ей стоило огромных усилий выдернуть ее из-под сапога. Потом, когда она отвернулась и начала торопливо напяливать кофточку, брат подошел сзади и произошло то, чего она так боялась: он страстно обнял ее, больно стиснув грудь.

— Ты с ума сошел! — воскликнула купальщица, но брат не услышал.

Ладони его были грубыми и потными. Дыхание смрадное, зубы гнилые, как у Чекушкина. Да это же и есть Чекушкин! Инга вскрикнула. За окном уже светало.

Она была совершенно голой, Чекушкин раздет наполовину. Как отвратительно тряслась его дряблая грудь. Как невыносимы были его лихорадочные глаза, слипшиеся волосы, смрад изо рта, но главное — омерзительно потные руки, которым не было сил сопротивляться.

— Воронович! — крикнула она в открытую дверь, тщетно пытаясь оторвать от себя эту скользкую гнусность.

— Нет его, — жарко прошептал Чекушкин. — Будь умницей!

Неужели придется принять в себя еще и эту мерзость? Голова раскалывалась, руки не слушались. Она собрала все силы и с визгом вцепилась зубами в его ладонь.

— Сумасшедшая! — отпрянул Чекушкин. — Соседи спят.

Теперь ей было ясно, чего боится Чекушкин больше всего. Скандалов с соседями! Инга оттолкнула его и прошлепала к своей одежде.

— Только тише… Еще очень рано.

Чекушкин сделал попытку подступиться сзади, но тут же получил острой туфлей по физиономии. Бедняге ничего не оставалось, как ойкнуть и отвернуться к окну.