Хогбены, гномы, демоны, а также роботы, инопланетяне и прочие захватывающие неприятности
Шрифт:
— Что, стол?
— Нет, я, — коротко ответил Гэллегер, и воцарилась тишина, прерываемая бульканьем — это он вливал себе в горло алкоголь.
Ваннинг вздохнул и повернулся к шкафу. Прежде чем поднять его своими мускулистыми руками, он старательно закрыл дверцу на ключ.
— Уже уходишь? Спокойной ночи. Всего хорошего… всего хорошего…
— Спокойной ночи.
— Все-го хо-ро-ше-го! — пропел Гэллегер, заваливаясь спать.
Ваннинг еще раз вздохнул и вышел в ночной холод. На небе сверкали звезды, и лишь на юге их перекрывало зарево
«Вамбулин тебя воскресит!»
Машина Ваннинга стояла у тротуара. Он сунул шкаф внутрь и кратчайшим путем направился в свой офис. Ему вдруг вспомнился По.
«Украденное письмо», лежавшее на самом верху, просто вывернутое наизнанку и переадресованное, изменилось до неузнаваемости. Господи, какой отличный сейф выйдет из этого шкафа! Ни один вор не будет его взламывать по той простой причине, что он не будет закрыт. Ваннинг мог бы наполнить сейф деньгами, и те тут же стали бы неузнаваемы. Идеальный тайник.
Но на каком принципе он действует?
Гэллегера спрашивать было бесполезно, он творил по наитию и не знал, что примула, растущая на берегу реки, обычная примула, зовется primula vulgaris. Понятие силлогизма для него не существовало, он делал выводы, не прибегая ни к общим, ни к частным предпосылкам.
Ваннинг задумался. Два предмета не могут одновременно занимать одно и то же место, значит, в шкафу все-таки есть какое-то пространство…
Однако это были только догадки, а должен быть и точный ответ. Пока Ваннинг его не нашел.
Он добрался до центра и направил машину к зданию, в котором занимал целый этаж. На грузовом лифте он поднял шкаф наверх, однако не стал ставить в своем кабинете — зачем привлекать внимание? — а поместил в небольшую кладовку.
Вернувшись в кабинет, Ваннинг задумался. А может… Негромко звякнул звонок. Задумавшись, Ваннинг не услышал его, а когда звук все-таки проник в его мозг, подошел к видеофону и нажал кнопку. Серое, мрачное и бородатое лицо адвоката Хэттона заполнило экран.
— Добрый день, — сказал Ваннинг.
Хэттон кивнул.
— Я пытался застать вас дома, но не успел и потому звоню в офис…
— Не думал, что вы сегодня позвоните. Дело разбирается завтра. Не поздновато ли для разговоров?
— «Дугон и сыновья» хотели, чтобы я с вами поговорил. Кстати, я был против.
— Вот как?
Хэттон нахмурил густые темные брови.
— Как вам известно, я представляю истца. Есть очень много улик против Макилсона.
— Это вы так говорите, но доказать что-то невероятно тяжело.
— Вы против применения скополамина?
— Разумеется, — ответил Ваннинг. — Я не допущу, чтобы моему клиенту кололи эту дрянь!
— Присяжным это не понравится.
— Ничуть не бывало. Дело в том, что Макилсону скополамин противопоказан. У меня есть медицинская справка.
Голос Хэттона стал еще резче.
— Ваш клиент растратил эти облигации, и я могу это доказать.
—
— Это частный разговор? Вы не записываете?
— Разумеется. Вот смотрите… — Ваннинг поднял вверх шнур с разъемом. — Строго между нами.
— Это хорошо, — ответил адвокат Хэттон. — Тогда я могу объявить вам, что вы вульгарный мошенник…
— Фу!
— Это старый трюк, во-от с такой бородой. Макилсон стянул пять кусков в облигациях, обмениваемых на кредиты; ревизоры уже проверяют это. Потом он пришел к вам, и вы убедили его взять еще двадцать тысяч, а затем предлагаете их вернуть, если «Дуган и сыновья» закроют дело. И делите эти пять тысяч со своим клиентом, что не так уж и мало.
— Ничего подобного я не признаю.
— Конечно, не признаете, даже в разговоре по частной линии. Но это само собой разумеется. Только трюк этот давно устарел, и мои клиенты не собираются с вами возиться, а передают дело в суд.
— И вы позвонили, только чтобы мне это сказать?
— Нет, я хочу обсудить вопрос с присяжными. Вы согласны на применение к ним скополамина?
— Вполне, — ответил Ваннинг. Присяжные его не интересовали. Испытание скополамином избавит от многих дней, а может, и недель судебной возни.
— Хорошо, — буркнул Хэттон. — Предупреждаю: от вас и мокрого места не останется.
Ваннинг ответил грубым жестом и выключил видеофон. Предстоящая схватка в суде вытеснила из головы мысли о шкафе и четвертом измерении. Ваннинг вышел из конторы. У него еще будет время детально изучить возможности, которые таит в себе этот тайник, а сейчас он не хотел забивать голову. Дома он распорядился приготовить себе выпить и повалился на постель.
Назавтра Ваннинг выиграл дело, применяя сложные юридические крючки и используя двусмысленные прецеденты. Свое доказательство он построил на том, что облигации не были обменены на деньги. Сложные экономические таблицы доказали это за Ваннинга. Обмен облигаций даже на пять тысяч кредитов вызвал бы подвижку на рынке ценных бумаг, а ничего подобного не произошло. Эксперты Ваннинга завели присяжных в совершенно непроходимые дебри. Чтобы доказать вину, требовалось показать или буквально, или косвенным путем, что облигации существовали с двадцатого декабря, то есть с даты последней ревизии. Прецедентом послужило дело Донована против Джонса.
Хэттон тут же вскочил с места.
— Ваша честь, Джонс позднее признался в растрате!
— Что никак не влияет на первоначальное решение, — тут же парировал Ваннинг. — Закон не имеет обратной силы. Вердикт не был изменен.
— Прошу защиту продолжать.
И защита продолжала, возводя сложное здание казуистической логики.
Хэттон выходил из себя.
— Ваша честь, я!..
— Если мой почтенный оппонент представит суду хотя бы одну облигацию — всего одну из вышеупомянутых — я сдамся.