Хогбены, гномы, демоны, а также роботы, инопланетяне и прочие захватывающие неприятности
Шрифт:
— Лучше не нарывайся, Сонк, — сказал он. — Помни, я тебя предупреждал.
Очень неудобно получилось. Как бы там ни было, я увидел Гэлбрейта и рассказал ему, что дедуля не пускает меня в Нью-Йорк. Гэлбрейт не очень-то обрадовался, но понял, что тут уж ничего не поделаешь.
Его номер в отеле был забит научной дребеденью и мог напугать всякого. Ружье стояло тут же, и Гэлбрейт как будто ничего в нем не менял. Он стал меня переубеждать.
— Ничего не выйдет, — отрезал я. — Нас от этих гор не оттащишь.
— Послушай, Сонк, — сказал он. — Я расспрашивал в городке о Хогбенах, но почти ничего не узнал. Люди здесь скрытные. Но все равно, их свидетельство было бы только лишним подтверждением. Я не сомневаюсь, что наши теории верны. Ты и вся твоя семья — мутанты, вас надо обследовать!
— Никакие мы не мутанты, — ответил я. — Вечно ученые обзывают нас какими-то кличками. Роджер Бэкон окрестил нас гомункулами, но…
— Что?! — вскрикнул Гэлбрейт. — Что ты сказал?
— Э… Издольщик один из соседнего графства, — тут же опомнился я, но видно было, что прохвессора не проведешь. Он стал расхаживать по номеру.
— Бесполезно, — сказал он. — Если ты не поедешь в Нью-Йорк, я попрошу, чтобы институт выслал сюда комиссию. Тебя надо обследовать во славу науки и ради прогресса человечества.
— Этого еще не хватало, — ответил я. — Воображаю, что получится. Выставите нас, как уродов, всем на потеху. Крошку Сэма это убьет. Уезжайте-ка отсюда и оставьте нас в покое.
— Оставить вас в покое? Когда вы умеете создавать такие приборы? — он махнул рукой в сторону ружья. — Как же оно работает? — спросил он ни с того ни с сего.
— Да не знаю я… Смастерили, и дело с концом. Послушайте, прохвессор. Если на нас глазеть понаедут, быть беде. Большой беде. Так говорит дедуля.
Гэлбрейт стал теребить собственный нос.
— Что ж, допустим… А ответишь мне на кое-какие вопросы, Сонк?
— Не будет комиссии?
— Посмотрим.
— Нет, сэр. Не стану…
Гэлбрейт набрал побольше воздуху.
— Если ты расскажешь все, что мне нужно, я сохраню ваше местопребывание в тайне.
— А я-то думал, у вас в институте знают, куда вы поехали.
— А-а, да, — спохватился Гэлбрейт. — Естественно, знают. Но про вас там ничего не известно.
Он подал мне мысль. Убить его ничего не стоило, но тогда дедуля стер бы меня в порошок, да и с шерифом приходилось считаться. Поэтому я сказал: «ладно уж» — и кивнул.
Господи, о чем только этот тип не спрашивал! У меня аж круги поплыли перед глазами. А он распалялся все больше и больше.
— Сколько лет твоему дедушке?
— Понятия не имею.
— Гомункулы, хм… Говоришь, он когда-то был рудокопом?
— Да не он, его отец, — сказал я. — На оловянных копях в Англии. Только дедуля говорит, что
— Друидов?
— Во-во. Эти друиды, дедуля говорит, были лекарями. В общем, рудокопы мерли как мухи по всему Корнуэллу, и копи пришлось закрыть.
— А что за чума?
Я объяснил ему, как запомнил из рассказов дедули, и прохвессор страшно разволновался, пробормотал что-то, насколько я понял, о радиоактивном излучении. Ужас какую околесицу он нес.
— Искусственная мутация, обусловленная радиоактивностью! — говорит, а у самого глаза и зубы разгорелись. — Твой дед родился мутантом! Гены и хромосомы перестроились в новую комбинацию. Да ведь вы, наверно, сверхлюди!
— Нет уж, — возразил я. — Мы Хогбены. Только и всего.
— Доминанта, типичная доминанта. А у тебя вся семья… э-э… со странностями?
— Эй, легче на поворотах! — пригрозил я.
— В смысле — все ли умеют летать?
— Сам-то я еще не умею. Наверно, мы какие-то уроды. Дедуля у нас — золотая голова. Всегда учил, что нельзя высовываться.
— Защитная маскировка, — подхватил Гэлбрейт. — На фоне косной социальной культуры отклонения от нормы маскируются легче. В современном цивилизованном обществе вам было бы также трудно утаиться, как шилу в мешке. А здесь, в глуши, вы практически невидимы.
— Только папуля, — уточнил я.
— О боже, — вздохнул он. — Скрывать такие невероятные природные способности… Представляете, что вы могли бы совершить?
Вдруг он распалился пуще прежнего, и мне не очень-то понравился его взгляд.
— Чудеса, — повторял он. — Все равно что лампу Алладина найти.
— Хорошо бы вы от нас отвязались, — говорю. — Вы и ваша комиссия.
— Да забудь ты о комиссии. Я решил пока что заняться этим самостоятельно. При условии, если ты будешь содействовать. В смысле — поможешь мне. Согласен?
— Не-а, — ответил я.
— Тогда я приглашу сюда комиссию из Нью-Йорка, — сказал он злорадно.
Я призадумался.
— Ну, сказал я наконец, — чего вы хотите?
— Еще не знаю, — медленно проговорил он. — Я еще не полностью охватил перспективы.
Но он готов был ухватить все в охапку. Сразу было видать. Знаю я такое выражение лица.
Я стоял у окна, смотрел на улицу, и тут меня вдруг осенило. Я рассудил, что, как ни кинь, чересчур доверять прохвессору — вовсе глупо. Вот я и подобрался, будто ненароком, к ружью и кое-что там подправил.
Я прекрасно знал, чего хочу, но, если бы Гэлбрейт спросил, почему я скручиваю проволочку тут и сгибаю какую-то чертовщину там, я бы не мог ответить. В школах не обучался. Но твердо знал одно: теперь эта штучка сработает как надо.