Хоксмур
Шрифт:
— Вам, наверное, и без моих разъяснений все понятно?
— Да, сэр, спасибо. Но в конце мне от вас все–таки понадобится время.
— Время, как известно, не ждет. — Он отступил назад и посмотрел на обломанные колонны. — Красивая церковь, правда? Нынешние так строить не умеют… — Голос его затих, он снова переключил свое внимание на тело.
— Не знаю, сэр, кого вы понимаете под «нынешними».
Но тот уже снова стоял на коленях, моргая, — это внезапно отключили дуговые лампы. Им почему–то было неловко друг с другом, и Хоксмур, пока патологоанатом ждал, когда можно будет повторно измерить температуру, отправился за брезентовые ширмы, на ту сторону улицы, к Паултри. Оттуда, с угла, фасад церкви был виден ему полностью. Хоксмур и прежде проходил здесь, но ни разу не рассматривал
Он зашагал обратно к ступеням, и патологоанатом на минуту отвел его в сторону; затем он подозвал остальных сотрудников.
— Ситуация следующая, — тихо объяснял он, глядя, как над домами встает солнце, — тело можно отвезти в морг, где профессор произведет вскрытие. А сейчас хотелось бы получить информацию о любых обнаруженных здесь фактах, которые могут представлять интерес для профессора.
Он взглянул туда, на труп: к каждому запястью и лодыжке были привязаны бирки, тело поместили в полиэтиленовый пакет, который запечатали со всех сторон, а потом, завернув в непрозрачную простыню, отнесли сперва к носилкам, а после к полицейскому грузовичку, припаркованному на углу Ломбард–стрит. Когда тело проносили через небольшую толпу, собравшуюся тут, несколько женщин заплакали, то ли от жалости, то ли от страха; какая–то девочка попыталась коснуться края простыни, но один из полицейских, шедших с носилками, грубо оттолкнул ее руку. Хоксмур смотрел на все это и улыбался, а потом обернулся к рыжеволосой женщине, которая нашла тело.
Теперь он наблюдал за ней с некоторым интересом: она сидела у изгороди старой церкви; думая, что среди всей этой суеты на нее никто не обращает внимания, она вытащила из сумочки карманное зеркальце и стала приглаживать волосы, слегка поворачиваясь то так, то эдак. Потом она поднялась, и он заметил, что от сырого камня на ее платье сзади осталось большое пятно. Интерес Хоксмура к ней объяснялся тем, что он всегда изучал реакцию тех, кто натыкался на труп человека, погибшего насильственной смертью; правда, большинство в таких случаях просто убегали, словно желая защитить себя от агонии и разложения, которые исходят от тела убитого. Он полагал, что даже тот, кто просто наткнулся на тело, способен сыграть роль в его судьбе, а кроме того, может испытывать чувство вины — ведь именно эта находка довела дело до конца. Но эта женщина осталась. Он подошел к сотруднику, который ее допрашивал.
— Удалось вам от нее добиться чего–нибудь?
— Кое–чего удалось, но немного. Она ничего не знает, сэр.
— И я ничего не знаю. Что насчет времени?
— Про время, сэр, она помнит только, что дождь шел.
Хоксмур снова взглянул на женщину; теперь, стоя ближе к ней, он заметил, что челюсть у нее несколько отвисает и что она неотрывно, пристально смотрит на две церковные башни с недоуменным выражением. Тут он понял, почему она не убежала, а осталась стеречь тело убитого мальчика, пока не пришел кто–то другой.
— Она вообще не понимает, сколько времени, сэр, — добавил сотрудник, когда Хоксмур направился к женщине.
Он приблизился к ней медленно, чтобы не напугать.
— Ну что, — произнес он, подойдя к ней. — Значит, когда вы его нашли, дождь шел?
— Дождь? И шел, и не шел. — Она пристально посмотрела
— А сколько времени было? — спросил он мягко.
— Времени? Времени не было, при чем тут это.
— Понятно.
И тут она рассмеялась, словно он рассказывал ей какую–то неимоверно веселую шутку.
— Я тебя вижу, — сказала она и подтолкнула его рукой.
— А его вы видели?
— Он был рыжий, вот как я.
— Да, у вас красивые волосы, рыжие. Мне очень нравятся. Не разговаривал он с вами?
— Он–то? Он мало говорил. Не знаю, чего.
На мгновение Хоксмур подумал: а что, если она имеет в виду мальчика?
— И что же он делал?
— Он вроде бы как шевелился, ну, понимаете, нет? А потом не шевелился. Как эта церковь называется?
Он не мог вспомнить и в панике крутнулся, чтобы посмотреть; когда он снова обернулся, она копалась в сумочке.
— Ну что, Мэри, — сказал он. — Скоро, надеюсь, еще увидимся?
На этом она заплакала, и он, смущенный, зашагал от нее прочь, к Чипсайду.
Инстинкт обычно подсказывал ему, сколько времени может уйти на расследование, но в этот раз было не так. С трудом переводя дыхание, он внезапно увидел себя таким, каким его, должно быть, видели другие, и поразился невыполнимости стоящей перед ним задачи. Это событие, смерть мальчика, не было простым, потому что не было единственным, и если двинуться назад, медленно прокручивая время в обратном направлении (но есть ли у него направление?), яснее оно не становилось. Что, если причинно–следственная цепочка простирается далеко в прошлое, к самому рождению мальчика, в определенном месте и в определенный день, а то и дальше, во тьму позади? И как быть с убийцей, какая последовательность событий заставила его бродить у этой старой церкви? Все эти события были случайными и в то же время связанными, часть картины до того огромной, что объяснить ее было невозможно. Значит, можно выдумать прошлое на основании имеющихся доказательств — но в таком случае разве не станет выдумкой и будущее? Он словно глядел не отрываясь на рисунок–головоломку, из тех, где передний и задний планы образуют совершенно разные картины; на такие вещи нельзя смотреть подолгу.
Он снова вернулся к церкви, где, к своему неудовольствию, увидел поджидающего его Уолтера. Рыжеволосую женщину уводили, и он сказал — громко, так, чтобы она услышала:
— И сколько, интересно, сейчас времени?
— Не знаю, сколько времени, сэр. Мне велели за вами заехать. — В раннем утреннем свете Уолтер выглядел очень бледным. — Мне сказали, вы в оперативный отдел собираетесь.
— Спасибо, что сообщили.
Когда они поехали в сторону Спиталфилдса, Уолтер переключил радио на волну, которую обычно слушала полиция, но Хоксмур нагнулся вперед и крутнул рычажок.
— Слишком много новостей, — сказал он.
— Опять он, сэр? Тот же самый?
— Тот же самый м.о.[57] — Хоксмур сделал ударение на последние две буквы, и Уолтер засмеялся. — Только не хочу пока об этом говорить. Мне нужно время.
Из приемника донеслась мелодия популярной песни, а Хоксмур принялся смотреть в окно: он увидел закрывающуюся дверь, мальчика, роняющего монету на улице, женщину, поворачивающую голову, мужчину, кого–то окликающего. На миг он задумался, почему это происходит сейчас; возможно ли, что мир возникает вокруг него только тогда, когда он его выдумывает, секунда за секундой, а после, стоит ему двинуться дальше, растворяется во тьме, из которой появился, будто во сне? Но тут он понял, что эти вещи существуют на самом деле; они никогда не перестанут происходить и всегда останутся неизменными, такими же знакомыми и постоянно возобновляющимися, как слезы, которые он только что видел на лице женщины.
Уолтера занимал уже другой вопрос.
— Вы в привидения верите, сэр? — говорил он, пока Хоксмур мрачно глядел в окно.
— В привидения?
— Ну да, знаете, в привидения, в духов. — Помолчав, он продолжал: — Я что спрашиваю — просто эти старые церкви. Они такие, ну, старые, в общем.
— Привидений не бывает, Уолтер. — Он нагнулся вперед, выключить звучавшую по радио песню, и со вздохом добавил: — Мы живем в рациональный век.
Уолтер бросил на него взгляд.