Hollywood на Хане
Шрифт:
— Тебе «кажется»?.. Ты не можешь не знать!.. Если ты нравишься женщине, если только ты ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ей нравишься, ты не можешь этого не заметить… Человек не в силах скрывать своих симпатий, а глаз увлечённого отточен и снаряжен микроскопом… Ты можешь увидеть то, чего нет, можешь принять чужое за своё, но ты не можешь проглядеть то, что действительно твоё…, ты не в состоянии — ты не…
— Ты скептик!.. Ты плоский, неисправимый скептик!.. Я напишу ей письмо!.. Я напишу ей… Я…
— Что ты знаешь об этом?! Ты и представить себе не можешь, как это бывает… — это, как обнимать туман или присваивать звёзды, — как пытаться разбить голову об шелковую шаль… Я писал ей такие письма…
— Но ты же не пошел до конца — я уверен, что не пошел!..
— Да, я понимаю тебя, — должна быть вера… Но… это равнодушие, этот взгляд сквозь… Эта невозможность сфокусировать на себе её взгляд… — против этого нет лекарства, и нет оружия… Ты есть — хорошо, тебя нет — хорошо… А, может быть, и ещё лучше… Вот это — самое страшное: если без тебя ещё лучше… От одной этой мысли у меня внутри всё умирало, и ноги подкашивались… Это то, что лишало меня воли. Я был горд, — горд непозволительным образом… Да и сам ведь посуди: ну не хотят с тобой дело иметь, так как же можно — ужом, что ли?.. Не мытьем, так катаньем?.. Никогда не понимал, как можно ЭТОГО «добиваться»…
— Ты не верил…
— В том-то и дело, что поверил… На один короткий миг, но полностью и безоглядно.
— И что?..
— И ничего… Всё кончилось одним таким гробовым утром: вдруг в мозгу что-то щёлкает, становится на место какая-то линза, и ты видишь вещи такими, какие они есть на самом деле. Такими утрами умереть кажется непозволительной роскошью… знаешь… когда весь мир… как перевёрнутое ведро… гулко и пусто. И глупо всё. И немного стыдно.
— Стыдно?..
— Стыдиться тут нечего… Да. Но это же от нас не зависит… Стыд, я имею в виду. И, вообще, это всё — как пытаться открыть консервную банку голубиным пёрышком… Не те средства, понимаешь — всё это неверные средства… То есть, сразу — все ошибки, какие только могут быть, но как тут убережёшься?.. Это же не шахматная партия, это же харакири…
— Есть средства. Есть люди, которые умеют.
— Умеют, конечно… Но эти умения — от природы, то есть, я не хочу сказать, что этому нельзя научиться, но это же всё не то… ТАК мне это не нужно — к чему мне это ТАК?!.. Это, как в восточных руконогих махаловах: побеждают холодная голова и скорый глазомер, а не страсть и натиск. Ты должен быть кристально холоден, сдержанно ловок, расчетлив, как электронный калькулятор. Это игра, это большая гибельная игра, и в ней нет места всяким тонкокожим страстотерпцам… А главное — какое всё это имеет отношение к любви?.. А, впрочем, — всё не так… Всё совсем, в самой основе своей не так… Забудь, не слушай меня… Делай то, что считаешь нужным…
Всё бессмысленно. Мы бесповоротно трезвеем.
Посттравматическое послесловие
Я, конечно же, смеюсь, но смех мой горек. Мы все — я имею в виду альпинистов и прочих любителей рискованных развлечений, — любим посетовать на приземлённость окружающих нас людей, на отсутствие с их стороны якобы необходимого нам «понимания», но вот, что я вам сейчас расскажу:
Недавно, одна женщина написала мне, что «гордится знакомством со мной»… Я понимаю, что в моих устах пересказ этой её фразы звучит нелепо и даже пошло, но у меня нет другого способа рассказать вам то, что я вознамерился рассказать, да и речь-то пойдёт скорее о ней, чем обо мне. Речь пойдёт о достоинствах не броских, но подлинных, — тех, которыми стоит гордиться.
Эта женщина работает врачом: принимает роды: подхватывает в свои ладони солёных, слепых младенцев, всплывающих из околоплодных вод. Она стоит у главного вентиля, у лотка: раздаёт жизни направо и налево, как добрая торговка горячие пирожки. Она частенько не спит ночами, в силу спонтанного характера природных процессов, с которыми ей приходится иметь дело, и не признаёт за собой права на выходные и на праздники: сетует и ругается с профессиональным цинизмом, но всё-таки не признаёт и не спит… Она, замотанная и задёрганная, изо дня в день отдаёт другим то, что мы с вами ценим превыше всего: своё личное драгоценное время: вскакивает по вызову, перекусывает на ходу, сметает в сторону собственные беды, чтобы освободить место для чужих, утирает горькие слёзы потерявшим и сладкие — обретшим, вытягивает на узких плечах своих больных и отчаявшихся, потерявших надежду… Злится, мечется, тонет, выплывает, цепляясь за соломинку, плачет, любит, славит, сквернословит, но всегда и прежде всего — дарит и сохраняет жизнь.
И вот, значит, какой стороной всё обернулось: она гордится знакомством со мной:… - волею случая, всё ещё здоровым и сильным человеком, живущим в своё большое удовольствие, не умеющим любить своих близких так, как они того заслуживают, никого не спасшим, не приютившим, не поднявшим на ноги… Гордится только потому, что из её повседневности, заполненной чужими болями, прилипшими ко лбу спутанными прядями, дряблыми, потерявшими силу телами дозревших рожениц, запахом больницы и запахом тоскующего женского молока, ей кажутся неотразимо привлекательными самовлюблённая сила и снисходительное мужество, растрачиваемые в немыслимых простому смертному «дерзких вызовах»: воплощённая потенция, животное, несокрушимое начало, безоглядное, а потому — безумно притягательное саморазрушение на глазах у посрамлённых небес…
По-моему, нам грех жаловаться: мы не так уж плохо сумели продать «свой способ», — вам так не кажется?..