Холм демонов
Шрифт:
— Зер гут, и даже посуда есть ф наличии, — радостно добавил людоед, когда луч выхватил из тьмы вилы и лопату. — Пошелайте мне приятнофо аппетита!
Петрович дрожал, как осиновый лист — спасения ждать было неоткуда. Но тут совершенно неожиданно в конюшне вспыхнула еще одна точно такая же лампадка — ее держала Дама В Черном, или, иначе говоря, Анна Сергеевна Глухарева.
Увидав Петровича, Анна Сергеевна с похотливым урчанием двинулась в сторону навозной кучи, но дорогу к вожделенной цели ей преградил Херклафф:
— Либе фройляйн,
— Его! — решительно указала Анна Сергеевна на Петровича. Тот дрожал пуще прежнего и прикидывал, что хуже — быть съеденным или еще раз обесчещенным. Ни то, ни другое его совсем не радовало.
— Пардон, фройляйн, однако я пришел раньше фас, — учтиво раскланялся Херклафф.
— А мне плевать! — надменно процедила Глухарева. — Прочь с дороги!
С этими словами Дама подбежала к Петровичу и сходу завалила его на навозную кучу. Так как Соловей не был знаком с первой заповедью жертвы насилия, то вместо того чтобы расслабиться и получить удовольствие, он дико заверещал. Однако Анну Сергеевну, похоже, это еще больше возбуждало — она чуть не зубами разрывала на Петровиче его неказистую одежку.
Оторопевший от такой наглости Херклафф не сразу пришел в себя, а когда увидал, что его добыча вот-вот достанется сопернице, решительно схватил Петровича за ногу и потянул к себе. Анна Сергеевна не сдавалась, а несчастный Петрович, чувствуя, что его вот-вот разорвут пополам, орал уже просто неблагим матом.
И тут дверь распахнулась, и в конюшню ворвались трое охранников с секирами наголо.
— Что за шум? — грубо спросил старший.
— А мы тут разфлекаемся, — нехотя выпустив Петровича и состроив некое подобие улыбки крокодила, чуть не пропел людоед. — Не так ли, фройляйн?
— Так, — буркнула Анна Сергеевна, столь же нехотя оторвавшись от Петровича.
— Развлекайтесь потише, — подозрительно оглядев всех троих, сказал охранник.
— А-а, ну так мы уше заканчифаем, — елейным голосом произнес Херклафф. С этими словами он как ни в чем не бывало подал руку Глухаревой. Та бросила последний вожделенный взор на Петровича и, увлекаемая людоедом, вместе с ним покинула конюшню.
Главный охранник погрозил кулаком жалобно поскуливающему Грозному Атаману и вместе со своими товарищами вышел следом за Анной Сергеевной и Херклаффом. Петрович вновь остался наедине с кромешной темнотой и кучей навоза.
А на веранде царского терема веселье шло своим ходом: уже изрядно хлебнувший из своей скляночки доктор Серапионыч обучал Чумичку, царевну Танюшку и боярина Андрея танцевать летку-енку, а Дормидонт, глядя на них, хлопал в ладоши и заливался беззаботным смехом, будто малое дитя.
В это же время Чаликова и Рыжий, расположившись на деревянных чурках возле костра, негромко беседовали.
— Извините, господин Рыжий, за чисто журналистское любопытство, — говорила Чаликова. — Я ведь так понимаю, что ваша реальность не ограничивается Кислоярским царством, Белой Пущей и ближайшими
— Да, разумеется, — согласился Рыжий, подкинув в костер небольшое полено.
— А мне вот интересно — что находится у вас на месте наших Москвы, Петербурга, ну там Парижа, Рима и прочих центров мировой цивилизации?
— Я не очень хорошо знаком с той действительностью, которую вы называете своей, — чуть подумав, ответил Рыжий. — Я ведь бывал не дальше вашего Кислоярска, мне надолго отлучаться нельзя. Но я слышал и о Москве, и о Ленингра… то есть Санкт-Петербурге. В нашей действительности Москва — это небольшой захудалый городок на периферии Смоленского княжества, а на месте Санкт-Петербурга до сих пор стелятся нетронутые чухонские болота.
— А я вот за это время успела побывать и в Москве, и в Петербурге, — сказала Надя. — Ну, в Москве-то я постоянно живу, у меня там родители и брат, хотя в последнее время больше бываю в Кислоярске. А вот Петербург… Знали бы вы, какая это красота, какое величие — одетая в гранит Нева, Зимний дворец, Мойка, Адмиралтейство, белые ночи, когда одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса…
В глазах Рыжего промелькнула какая-то неясная тень, однако он выдавил из себя любезную улыбку:
— Да, должно быть, это весьма красивый город.
— И вы знаете, там живут очень интересные люди. Я вот познакомилась с одной семьей. — И, не глядя на собеседника, Чаликова добавила: — Некие Веревкины. — Рыжий непроницаемо молчал, наблюдая за искорками костра, и Надя продолжила: — Очень милая и интеллигентная семья, Марья Петровна уже на пенсии, а Семен Васильевич еще работает, преподает в школе математику. Знаете, жизнь сейчас трудная, на одну пенсию прожить сложно, а они все никак не могут отказаться от советских привычек — ну там читать «Новый Мир», ходить в музеи, на выставки, в театр…
— И где они живут? — разомкнул уста Рыжий.
— Да там же, где и раньше, на Литейном, — ответила Надя. — Впрочем, вам это название, должно быть, ни о чем не говорит. Сын у них пропал без вести лет двадцать назад или чуть больше, а дочка замужем, у нее двое детей, и живут они, если не ошибаюсь, в Тихвине, это под Санкт-Петербургом.
— Весьма любопытно, — заметил Рыжий. — Непонятно только, для чего вы все это мне рассказываете?
— Да, действительно, — согласилась Чаликова. — Совершенно не для чего.
Неожиданно Рыжий вскочил:
— Давайте, Надя, подойдем поближе к терему. Кажется, наш Государь занялся раздачей слонов, надо проследить, чтобы он не очень увлекался. — Рыжий подал Наде руку, и они направились к терему.
А на веранде царь Дормидонт, собрав вокруг себя всех, кто находился в тереме, толкал речь:
— Ну что, мы тут, понимаешь ли, собрались все те, кто ковал нашу победу над лютым ворогом. И я решил всех вас наградить по-царски!
— Но в пределах реальных возможностей, — добавил Рыжий, вступая вместе с Чаликовой на веранду.