Холод смерти
Шрифт:
— Вечер был темный? — Я встал с колен.
Она прекрасно поняла, что я имел в виду.
— Да. Было темно.
— Я не вижу уличных фонарей.
— Да. У нас нет уличного освещения. У нас бедный город, мистер Арчер.
— Луна светила?
— Нет. По-моему, нет. Но у моей племянницы превосходное зрение. Она различала даже крапинки на птицах...
— По вечерам?
— Ну всегда ведь есть какой-то свет. Как бы там ни было, она бы узнала своего отца. — Подумав, мисс Дженкс поправилась: — Она его и узнала.
— И сказала вам об этом?
— Да. Я была первой, кому
— Вы не расспрашивали ее о подробностях?
— Нет. Она была слишком потрясена. Я не хотела подвергать ее мучениям.
— Но вы, не задумавшись, сделали это, заставив ее выступить в качестве свидетеля на суде.
— Это было необходимо, необходимо для того, чтобы вынести обвинение. И это не принесло ей вреда.
— Доктор Годвин придерживается другого мнения. Он считает, что вред, нанесенный ей этим, сказывается и по сей день, что он и вызвал нынешнее состояние Долли.
— Мы с доктором Годвином придерживаемся разных мнений по этому вопросу. Если вам интересно мое мнение, я считаю, что он вообще опасный человек. Он не уважает власти, а я не испытываю доверия к таким людям.
— Ну когда-то вы доверяли ему. Вы же направили к нему лечиться свою племянницу.
— Тогда я о нем ничего не знала.
— Скажите, а почему вы решили, что она нуждается в медицинской помощи?
— Сейчас. — Она все еще пыталась сохранить дружеский тон, хотя мы оба чувствовали, что внешняя благопристойность скрывает нашу неприязнь друг к другу. — Долли плохо успевала в школе. Ее не любили, она чувствовала себя несчастной. Ничего удивительного при таких родителях — я имею в виду ее отца, который превратил их семейную жизнь в кошмар. Я решила помочь девочке. Мы ведь живем не в деревне, — произнесла она таким тоном, словно сама сомневалась в справедливости своего утверждения. — Даже живущие на благотворительные пособия могут позволить себе консультацию, если они в ней нуждаются. И я убедила сестру отвезти девочку в Пасифик-Пойнт к доктору Годвину. Авторитетнее его у нас в то время никого не было. Констанция возила ее к нему по субботам почти целый год. Состояние ребенка значительно улучшилось — этого у доктора Годвина не отнять. Да и Констанция стала чувствовать себя увереннее, счастливее, веселее.
— Она тоже лечилась?
— Думаю, что да, во всяком случае, еженедельные поездки в город ей помогли. Она вообще хотела переехать в город, но на это не было денег. Поэтому, уйдя от Макги, она переехала ко мне. Это ей немного помогло. Но для Макги было невыносимо видеть, как к ней возвращается достоинство. И он убил Констанцию, как мясник.
Чувствовалось, что и десять лет спустя ее мысли неотступно крутятся вокруг одного и того же.
— Почему вы прервали курс лечения Долли? Ведь после случившегося она нуждалась в нем более, чем когда-либо.
— Ее было некому возить. Я работаю по субботам. Ведь когда-то я должна заниматься делами. — Она смущенно умолкла, что случается с честными людьми, которые могут лишиться дара речи, если им приходится быть неискренними.
— И, кроме того, вы поссорились с Годвином из-за свидетельских показаний вашей племянницы.
— Да, и я не стыжусь этого, что
— Как выясняется, ей не удалось этого и по сей день. Все сохранилось в ее памяти. — «Впрочем, как и в вашей, мисс Дженкс», — подумал я. — Хотя теперь она рассказывает о происшедшем несколько иначе.
— Иначе?
— Она говорит, что не видела своего отца в день убийства. Она отрицает какую бы то ни было его причастность к убийству.
— Кто вам это сказал?
— Годвин. Он с ней разговаривал сегодня. И она сказала ему, что солгала в суде, потому что так хотели взрослые. — Я преодолел искушение продолжить, вовремя вспомнив, что почти наверняка она все передаст своему другу шерифу.
Она посмотрела на меня так, словно я подверг сомнению дело всей ее жизни.
— Я убеждена — он исказил смысл ее слов. Он использует Долли, чтобы доказать свою правоту.
— Сомневаюсь, мисс Дженкс. Годвин сам не верит тому, что она говорит.
— Вот видите! Она или сошла с ума, или говорит неправду! И не забывайте — в Долли течет кровь Макги! — Она смутилась от собственной горячности и, отведя взгляд, принялась оглядывать свою розовую комнату, словно ища свидетелей абсолютной бескорыстности собственных намерений. — Простите, я не хотела. Я люблю свою племянницу. Просто... копаться в прошлом оказалось труднее, чем я думала.
— Извините меня. Я уверен, что вы любите свою племянницу и что вы не могли заставить ее солгать на суде.
— Кто это сказал?
— Никто. Я же говорю, что вы не та женщина. Вы не могли так поломать душу ребенка.
— Нет, — подтвердила она. — Я не имею никакого отношения к обвинениям, выдвинутым Долли против своего отца. Она рассказала мне все тем же вечером, через полчаса после того, как все это случилось. И я ни минуты не сомневалась в том, что она сказала. Это было слишком похоже на правду.
Но зато я сомневался, что мисс Дженкс говорит правду. Я не хочу сказать, что она лгала, скорее, просто скрывала что-то. Она говорила тихо и осторожно, как бы опасаясь того свидетеля, о котором напоминало изречение, висевшее в гостиной. Взгляда моего она продолжала избегать, краска медленно поднималась от ее тяжелой шеи к лицу.
— Я сомневаюсь в физической возможности опознать кого бы то ни было, даже собственного отца, на таком расстоянии темным вечером, не говоря уже о дымящемся револьвере в руке, — произнес я.
— Но следствие признало эти показания Долли. Ей поверили и шериф Крейн, и окружной прокурор.
— Полицейские и прокуроры всегда с радостью принимают улики или псевдоулики, которые их устраивают.
— Но Том Макги виновен. Он виновен.
— Возможно.
— Так почему же вы пытаетесь убедить меня, что нет? — Краска стыда, как это часто бывает, постепенно превращалась в краску гнева. — Я не хочу вас слушать.
— На вашем месте я поступил бы наоборот. Ведь вы ничего не теряете. Я пытаюсь расследовать старое дело только потому, что через Долли оно связано с делом Хагерти.