Холод смерти
Шрифт:
— Алиса обмолвилась об интересной подробности. Она сказала, что у Констанции не было другого мужчины. Я не расспрашивал ее ни о чем. Она сама сообщила об этом.
— Интересно.
— Вот и я так тоже думаю. У Констанции в то время был роман?
Годвин кивнул почти незаметно.
— С кем?
— Я не намерен сообщать вам. Он и так уже достаточно пострадал. — Тень сочувствия промелькнула на его лице. — Это я сказал вам только для того, чтобы вы поняли, что Макги виновен, так как у него были основания
— Я полагаю, что против него, как теперь против. Долли, было сфабриковано ложное обвинение.
— Насчет Долли я согласен. Может, на этом и остановимся?
— Нет, не остановимся, потому что мы имеем дело с тремя взаимосвязанными убийствами. Возможно, вы скажете, что эта субъективная связь существует только в воображении Долли. Но я уверен, что связаны они друг с другом совершенно объективно. Возможно, все они совершены одним человеком.
Годвин не спросил меня, кем. Это было хорошо. Я говорил, что в голову взбрело, и подозреваемых у меня не было.
— Какое третье убийство вы имеете в виду?
— Смерть Люка Делони — человека, о котором я впервые услышал сегодня вечером. Я встречал мать Элен Хагерти в аэропорту и по дороге в город успел с ней поговорить. По ее словам, Делони застрелился случайно, когда чистил револьвер. Элен же считала, что он был убит, и говорила, что знает свидетеля. Возможно, она сама была свидетельницей. Как бы там ни было, это стало причиной ее ссоры с отцом — он занимался расследованием этого дела, после чего она убежала из дома. Все это произошло более двадцати лет тому назад.
— И вы серьезно полагаете, что те события связаны с нынешним делом?
— Элен так считала. Ее гибель придает особый вес ее мнению.
— И что вы собираетесь делать?
— Я хочу сегодня же отправиться в Иллинойс и поговорить с отцом Элен. К сожалению, я не могу это сделать за свой собственный счет.
— Но ведь можно ему позвонить.
— Можно. Но не помешает ли это делу? Боюсь, он окажется твердым орешком.
После минутной паузы Годвин произнес:
— Я мог бы стать вашим спонсором.
— Вы великодушный человек.
— Нет, просто любопытный. Имейте в виду, я связан с этим делом уже более десяти лет и много бы дал, чтобы увидеть, чем оно в конце концов завершится.
— Давайте я сначала поговорю с Алексом, может быть, он даст мне деньги.
Годвин склонил голову и, не поднимая ее, встал. Но этот поклон не предназначался мне, скорее, это была просто привычка, словно он чувствовал давление звезд и испрашивал у них разрешения переложить часть этого груза на другие плечи.
— Пойду позову Алекса. Он уже давно у Долли.
Годвин вышел в коридор. Через некоторое время в кабинет вошел Алекс. Он двигался словно в потемках, но выражение его лица было как никогда спокойным. Он остановился в дверях.
— Доктор Годвин сказал, что вы здесь.
— Не
Верхняя часть его лица исказилась, словно от боли. Он закрыл ладонью глаза, потом затворил дверь и прислонился к ней.
— Я сегодня сыграл труса. Попытался выкрутиться.
— Признаваться в таком непросто.
— Не надо смягчать, — резко произнес он. — Я повел себя как свинья. Смешно, но когда отец огорчается, это оказывает на меня какое-то странное действие. Похоже на симпатические колебания: он приходит в отчаяние — я прихожу в отчаяние. Я не хочу сказать, что я в чем-то обвиняю его.
— Я обвиняю его.
— Не надо, пожалуйста. Вы не имеете права. — Он нахмурился. — Его компания собирается заменить большинство своих служащих компьютерами. Отец боится, что это и его затронет, и, я думаю, поэтому он во всем видит угрозу собственной жизни.
— Кажется, ты не напрасно провел время.
— Я много думал о том, что вы сказали. И когда ехал с отцом домой, вдруг почувствовал, что я действительно больше не человек. — Он оттолкнулся от двери и взмахнул руками. — Знаете, странное ощущение. Оказывается, на самом деле можно принять решение внутри себя. Можно решить одно, а можно — другое.
Он не знал еще, что вся сложность состоит в том, что в дальнейшем ему придется принимать такие решения каждый день. Но это ему еще предстояло открыть.
— Как жена? — спросил я.
— По-моему, она была рада мне. Вы разговаривали с ней?
— Доктор Годвин не разрешает.
— Он и меня не хотел пускать, но я пообещал ни о чем ее не спрашивать. Я и не спрашивал, но вопрос о револьвере всплыл сам собой. Она слышала разговор двух сестер о газетной статье...
— И что сказала?
— Что у нее нет револьвера. Наверное, кто-то подложил его под матрас. Она попросила описать его и сказала, что он похож на револьвер тети Алисы. У ее тетки была привычка класть по ночам рядом на столик револьвер. Когда Долли была маленькой, ее это очень забавляло. — Он глубоко вздохнул. — Кстати, однажды Долли видела, как тетя угрожала этим револьвером ее отцу. Я не хотел, чтобы она снова возвращалась к этой истории, но ее невозможно было удержать. Она не скоро успокоилась.
— Хорошо, что она хотя бы перестала винить себя в смерти Элен Хагерти.
— Нет, не перестала. Долли продолжает обвинять себя во всем. Во всем.
— То есть?
— Она не объясняла. Я не дал ей.
— То есть доктор Годвин тебе не советовал.
— Да. Мне кажется, он знает о ней гораздо больше, чем я.
— Я понимаю, что ты не собираешься расторгать свой брак?
— Нет, все будет по-прежнему. Я понял это сегодня. Нельзя расставаться из-за того, что один попал в беду. Я думаю, Долли это тоже понимает. Сегодня она вела себя со мной совсем иначе.