Холодная весна
Шрифт:
Пересекая комнату из угла в угол, она цеплялась длинным подолом своей юбки за камыши, застилавшие пол. У изголовья постели на табурете сидела старуха в траурном вдовьем облаченье, ее скрюченная рука сжимала трость с серебряным набалдашником. Она отвела взор от истощенного тела на постели и посмотрела на вошедших женщин. Плечи старой женщины согнулись под грузом прожитых лет, она так съежилась и сморщилась, что халат, пошитый несколько лет назад, висел на ней мешком. Но голова ее была поднята гордо и высоко. Со щек и подбородка, прорезанных морщинами, свешивались дряблые
— Арлетта? — Сгорбленная старуха вся подалась к двери, опираясь на клюку, а черные глаза ее заблестели еще сильнее. — Неужели это ты?
Ее голос, до сих пор сильный и властный, скрипел, словно плохо смазанные ворота.
— Она стала плохо видеть, — шепотом объяснила Элеанор.
Оставив на время без внимания недвижное тело, укрытое покрывалом, Арлетта опустилась на колени перед бабушкой.
— Да, бабушка, я — Арлетта. Я приехала к вам погостить.
Сказав это, она поцеловала бледную, без единой кровинки, щеку старухи.
— На три дня раньше, чем обещала.
Мари произнесла это утверждение отрывистым голосом, казавшимся с первого впечатления невежливым — так она привыкла разговаривать с подчиненными за долгие-долгие годы жизни в Хуэльгастеле.
Арлетта спрятала снисходительную улыбку. Бабушка изменилась только внешне, но внутренне — нисколько.
— Да. Нам просто повезло. Ты простишь меня за раннее прибытие?
Взгляд черных глаз смягчился.
— Простить тебя? Не говори глупостей, девчонка! А это кто у тебя?
— Это Люсьен, твой правнук.
Тощая и сухая, обтянутая кожей рука протянулась к розовому младенцу и потрепала его по щеке.
Люсьен счастливо заурчал и схватился ручонкой за прабабушкин палец.
— Ты ему нравишься, Мари, — сказала молодая мать.
Бабушка что-то забормотала и потрясла своим пальцем. Люсьен улыбнулся.
— У него смолоду хорошая хватка, — решительно заявила она, и помимо ее воли, довольная улыбка растянула ее губы. — И у него волосы Франсуа.
— Да, бабушка, — сказала Арлетта, благодаря Бога за то, что он создал ее сына таким улыбчивым и приветливым. Присутствие стольких незнакомых людей сразу, казалось, только забавляло его; он начал гукать и ворковать, словно лесная горлинка.
Бабушка заулыбалась сильнее.
— Твой Люсьен очарователен, дитя мое, и я очень рада, что смогла его увидеть, прежде чем очи мои закроются навсегда.
— О, бабушка…
— Не жалей меня, детка. Не надо жалеть. Жалость никому не приносит пользы в нашем жестоком мире. Вот, я научилась передвигаться с клюшкой, — сохраняя все тот же повелевающе-насмешливый тон, Мари перевела разговор на другое. Она отвернулась от правнука. — В конце концов, сейчас твоя жалость гораздо больше нужна твоему отцу, чем мне. Посмотри на него, внучка.
Арлетта набрала побольше воздуха в легкие и заставила себя взглянуть на постель.
Граф Франсуа де Ронсье, человек, который когда-то был так свиреп
Вспомнив, что, по словам Элеанор, отец сохранил свой разум, Арлетта постаралась, чтобы ужас, охвативший ее, нельзя было прочитать по ее лицу. Она смотрела в широко открытые карие глаза живого трупа и, не вставая с колен, облокотилась об изголовье.
— Здравствуй, папа.
Человек, лежащий на постели, мигнул, но на его лице не дрогнул ни один мускул.
Арлетта проглотила горький комок.
— Я — твоя дочь, папа. Я приехала показать тебе внука.
Франсуа мигнул еще раз.
Очень странное занятие — пытаться говорить с тем, кто не имеет возможности отвечать.
— Элеанор, он мне мигнул. Значит ли это, что он услышал и осознал мои слова?
Элеанор подошла к своей падчерице.
— Да. Это единственное движение, которое он еще может производить. Одно мигание у него обозначает «да», или его согласие на то, о чем ему говорят. Два мигания обозначают «нет».
Арлетта поднесла Люсьена поближе к лицу своего отца.
— Папа, это твой внук. Это Люсьен Роберт Фавелл.
Франсуа снова мигнул. Его глаза увлажнились.
— Элеанор, папа сейчас заплачет, — произнесла Арлетта, чрезвычайно растроганная. — Кажется, я принесла ему только ненужные страдания.
Она прижала ребенка к себе.
Набожная хозяйка замка, которая тоже смотрела в истощавшее лицо своего мужа, заметила, что он мигнул дважды.
— Нет, Арлетта. Это слезы счастья. Ты сделала его счастливым. Покажи ему Люсьена еще раз.
Арлетта нехотя повиновалась.
— Это Люсьен, папа. Твой внук.
Франсуа снова мигнул. По его впалым щекам скатилась слеза. Элеанор тут же утерла ее платочком.
— Арлетта, на сегодня хватит, — сказала она. — Его, когда он в таком состоянии, очень легко утомить. Давай я проведу тебя в подготовленную для вас комнату.
Арлетта снова заставила себя улыбнуться.
— Матушка, в этом нет нужды. Я здесь выросла, я отлично помню дорогу.
Гвионн думал об Анне, своей жене перед Богом. Он еще не простил ей, что она покинула его, даже не потрудившись сообщить, куда направилась. Он предполагал, что она с сыном вернулась в Кермарию. Теперь, когда он тоже в Бретани, и до старой усадьбы его отца рукой подать, ему хватило бы одного дня, чтобы добраться туда и проверить правильность своих предположений. Но что-то удерживало его.