Холодное, холодное сердце
Шрифт:
Теперь он смотрел не настороженно, а холодно и пронизывающе, и ее первоначальное впечатление рассеялось: теперь она видела глаза мясника, а не музыканта.
— Вряд ли я могу назвать его приятелем, — наконец произнес Спирко. — Николай доставляет тебе какие-то неприятности?
— Трудно сказать. Можешь ли ты что-нибудь дополнить к тому, что я уже знаю, о его работе в КГБ?
— Что именно тебя интересует?
— Была ли у него какая-нибудь темная сторона?
— Темная сторона? — мрачно усмехнулся Спирко. — Я вижу, ты не в курсе той информации,
— Мне ничего об этом не говорили.
— Когда Николай бежал, он подозревался в убийстве, — объяснил Спирко. — И не в одном, а во многих. В некоторых советских и иностранных городах, где он бывал подолгу, происходили зверские убийства молодых женщин.
— И ты сказал об этом проверяющим три года назад?
— Естественно. Они обещали передать информацию своему начальству и «принять соответствующие меры». Именно так они сказали, если мне не изменяет память.
— Против него были выдвинуты прямые доказательства?
— Очень сильные, но косвенные, — сказал Спирко. — Один из свидетелей видел Николая в обществе одной из его жертв в ночь ее смерти. Соответствующий отдел КГБ начал по своей инициативе энергичное расследование, но вскоре его прекратил.
— Почему?
— Свидетель был прижат к стене дома и раздавлен машиной. Прямо на тротуаре, как показали очевидцы.
— И чем все это кончилось?
— Никто не разглядел водителя, и после смерти свидетеля они не могли начать судебный процесс. Московская милиция продолжила расследование, но оно зашло в тупик. У Николая были высокопоставленные друзья. Друзья, которые предупредили, что не допустят преследования своего коллеги. — Спирко посмотрел в упор на Калли и добавил: — Судя по всему, мое предупреждение не было принято во внимание.
— Очевидно, нет.
— С трудом верится.
— Тем не менее, это так, — вступила в разговор Хаузер.
— И где сейчас Николай?
— В Шарлоттсвиле, Вирджиния, — ответила Хаузер.
— Не вмешивайтесь, — метнув на нее разгневанный взгляд, сказал Калли.
— Не вмешиваться? Эту позицию три года назад заняли ваши коллеги. И вот результат: четверо убитых.
— Убийства в Вирджинском университете? — сказал Спирко. — Да, конечно. Они похожи на те, прежние.
— Пожалуйста, никому не говори о моем посещении и о возможном участии Николая в убийствах в Шарлоттсвиле.
— Возможном участии? — возмутилась Хаузер. — Что еще вам надо, Калли, чтобы вы убедились в очевидном? Чтобы на вас обрушилась стена?
Калли еще раз метнул на нее разгневанный взгляд. На какую-то секунду Спирко остановил глаза на ее лице.
— Чем вы занимаетесь, мисс Хаузер?
— Я репортер «Вашингтон пост».
Недоверчиво-удивленное выражение лица Спирко не оставляло сомнений в том, что в присутствии Хаузер бывший офицер КГБ усматривал серьезное нарушение конфиденциальности их разговора.
— У меня не было выбора, — ответил Калли на невысказанный вслух вопрос Спирко.
— ФБР не знает о прошлом Николая и о том, что он в Шарлоттсвиле?
— Пока
— И ты не собираешься их предупредить?
— Это решение принимаю не я.
— Ты ставишь меня в довольно затруднительное положение.
— Прости. Есть веские причины, которые я не имею права обсуждать.
— Разумеется. Всегда бывают веские причины.
— Я хотел бы знать кое-что еще.
Спирко посмотрел на Хаузер, затем перевел взгляд на Калли.
— Не тревожься, — успокоил его Калли. — Я беру всю ответственность на себя.
Эти слова задели Хаузер, но она промолчала.
— Занимался ли Николай изготовлением фальшивых денег как сотрудник КГБ?
Спирко с секунду подумал, затем сказал:
— Мы периодически снабжали восточногерманскую службу безопасности клише для изготовления западногерманских марок, английских фунтов и американских долларов. Эта операция проводилась под наблюдением Николая.
— Почему вы действовали через восточных немцев?
— У них была хорошо организованная и продуманная система введения фальшивых денег в обращение. И они соблюдали умеренность, не производили слишком больших сумм, которые могли бы возбудить подозрение. Каждая из валют печаталась в объеме, не превышающем нескольких миллионов долларов в год. Деньги использовались для финансирования шпионажа. КГБ получал половину.
— И эти фальшивые деньги нельзя было отличить от настоящих?
— Только при целенаправленном исследовании в специальной лаборатории, — сказал Спирко. — Клише изготавливал старый гравер, который делал то же самое еще для нацистов. Мы поставляли специальную бумагу и клише. Восточные немцы печатали деньги и запускали их в обращение.
— Что стало с клише после того, как Восточная Германия перестала существовать?
— Это интересный вопрос, — ответил Спирко.
— Есть ли на него столь же интересный ответ?
— Когда стало очевидно, что правительство Восточной Германии доживает последние дни, Николая и двоих его людей послали в Штази забрать клише и уничтожить все письменные улики нашего участия в операции по подделке денег. Насколько мне известно, он выполнил свою миссию, однако не сумел возвратить клише для изготовления американских долларов. Если не ошибаюсь, пятидесяти— и стодолларовых купюр. Николай утверждал, что они украдены кем-то из Штази и похититель бежал на Запад за несколько дней до его приезда.
— Эти клише вполне можно использовать и сейчас?
— Разумеется. Всякий раз, когда в западные банкноты вносились какие-либо изменения, гравер изготавливал новые клише. Банкноты, которые были в обращении, когда ГДР перестала существовать, ничуть не устарели. На специальной бумаге вполне можно отпечатать банкноты, практически неотличимые от подлинных.
— Извини, что потревожил тебя, — сказал Калли. — Но я знал, что ты единственный человек, который может мне помочь.
— Чтобы избежать возможных осложнений, Управление само ведет поиски Николая?