Холодное пламя Арктики
Шрифт:
– Минутку, потерпи… Агриппина, найди Чеснокова, – сказал он девушке, продолжавшей стоять на некотором расстоянии от нас. – Сколько Татьяне Васильевне? Семьдесят четыре? Мы всё сделаем для неё, – говорил он, протягивая руку к телефону. – Володя, ты можешь в свою клинику принять бабушку нашего акционера? Да, ей семьдесят четыре… Было обострение, пока непонятное для медиков. Она на скорой сейчас, собираются в онкоцентр её везти… Твои службы перехватят и всё сделают? Хорошо, спасибо, брат, твой должник. Обнимаю… – Он вернул телефон, посмотрел на меня. – Ты хороший внук, Саша. Вот только с дедом Колей мы промахнулись, не смогли уберечь его сердечко… Об экзаменах – не волнуйся, сколько тебе осталось? Два? Вот и сдашь позже, с основным потоком. Или ты в следственном комитете собрался работать? Шучу, не обижайся.
– Бобо,
– Ты – внук, любящий и любимый, – Бобо тоже заговорил довольно жёстко, – это хорошо. Но у неё есть сын, твой отец, он должен быть с матерью, или она должна быть с ним. Все эти годы он жил за счёт нашей компании, Александр, и это нормально, дед Николай подумал и о нём. Но сейчас наступил такой час, что тебе надо строить свою жизнь, закреплять себя в роли хозяина, думать о будущем нашей компании. Там, в Арктике, непростая ситуация: мы вышли на разработку шельфа, в гонке должны победить мы, а не соседи. Мы уже имеем первые результаты, гигантские. И это только в прибрежной части океана…
– Ты же говорил о крупной медиакомпании? – спросил я напрямик Бобо. – А тут речь о разработках шельфа, о нефти, газе…
Он улыбался, морщинки сбежались к его глазам, молчал, раздумывая, что мне ответить. Сказал:
– Оборот металлургического гиганта в Липецке – десятки миллиардов долларов, так? «Стинол» – холодильники, которые они выпускают, называются у них продукцией ширпотреба. Вот и наша медиакомпания – продукция ширпотреба… ха-ха-ха-хёх, – каким-то лающим голосом засмеялся Бобо, – надо чем-то себя подстраховывать, а? Я лечу с тобой, Саша, чартером, два часа с лишним в пути, успеем обо всём поговорить… Допивай кофе и заходи в мой кабинет, там руководители холдинга, коротко обсудим процедуру твоего назначения…
Наверное, я многого не понял из разговоров в кабинете Бобо, узнал лишь точно: совет директоров арктической компании надо удержать за холдингом. Меня сначала представят как исполняющего обязанности руководителя совета, чтобы со временем утвердить на общем собрании акционеров председателем. В принципе, от меня не так много и требуется на этом посту: есть правление компании по разведке шельфа северных морей, его председатель, несколько заместителей. Главное, что дошло до меня, заключалось в следующем: всем партнёрам и заинтересованным лицам мы должны на собрании просто и ясно объяснить, что пришло время назвать истинного хозяина компании, у которого сейчас сосредоточено в руках более пятидесяти процентов акций. Всё. И вот этот молодой человек, господа хорошие, живой хозяин – Александр Юрьевич…
* * *
Я даже не знал, что в лесопосадке на окраине столицы есть такой медицинский центр, который обслуживается академией. Приехал я туда примерно через пару часов, как бабу Таню и отца привезли на скорой. Её осмотрели специалисты, затем помыли, переодели, сделали уколы, и она уснула. Отец разместился в гостевом блоке рядом с палатой своей мамы. Когда я открыл дверь, он лежал на кровати поверх одеяла и плакал. Неприятная картина, мне было страшно жалко его, но я не стал успокаивать, прижимать рано поседевшую голову отца к груди, а довольно твёрдо сказал:
– Пап, успокойся. Я не звонил тебе, не тревожил и не вызывал по ночам, когда у бабы Тани были обострения и жуткие боли. Искал выход, иногда мне помогал Бобо Константинович, присылал медика из частной клиники, бабушке вводили обезболивающие, и мы продолжали тихо-мирно жить… Ты же знаешь: чему быть, того не миновать. Но лечащий врач мне сказал, что болезнь может уснуть, только не надо провоцировать её, люди в старости десяток и больше лет живут в таком состоянии. Я знаю, что Бобо определил её в лучшую клинику, деньги на лечение есть, это я тебе гарантирую. А мне сегодня ночью надо лететь в Арк-тику, принимать компанию по разведке полезных ископаемых, там скончался председатель совета директоров… Сотни людей, буровые суда, вспомогательный флот, базы по всему побережью океана… И вот контрольный пакет акций – теперь у меня. Понимаешь,
– Боже мой, боже… – забормотал отец. – Что я буду без тебя делать, сын?
– Жить, пап, вдвоём с твоей мамой, в знакомой квартире, помогать ей, ухаживать… Да полно, если встанет на ноги, а бабуля всё сделает, чтобы это случилось, то ещё будет за тобой ухаживать. Дашку притащи сюда, пусть в мою школу переведётся, лучшая языковая, не хило закончить такую, а? И будет всем вам счастье. – Я улыбался, чего нельзя было сказать об отце.
Мне был неприятен разговор в подобном тоне, но я специально допустил такую фамильярность. «Так раскисать, струсить перед болезнью, – думал я, обвиняя отца в безволии, правда, злости на него не было, я знал, как он любит свою маму, – и в то же время за последний год они вдвоём с моей матерью только раз зашли к бабе Тане, через два дня после её дня рождения». Я перестал с ними разговаривать, повод для молчания был хорошим: готовлюсь к экзаменам, не до бирюлек. Думаю, отец понял причину такого охлаждения к нему, мучился, но боялся заговорить первым, объясниться. Да и что он мог сказать? Что у него кончаются деньги, которые мы когда-то, после разговора с Бобо Константиновичем, поделили поровну? Что ему скоро не на что будет жить, кормить-учить Дашку, обслуживать нашу маму с её закидонами? Что надо, наконец, принимать мужские решения? Я говорил ему о немецком банке, в который компания определила мою половину денег, только с процентов по вкладу мне с бабушкой хватало на приличную жизнь. Он никого не хотел слушать… Но это – его проблемы, взрослого человека, отца семейства.
Вышел из гостевого блока, попал в царство полутеней и полутонов: на большущей сине-белой кровати лежала маленькая старушка, прикреплённая к капельнице, над её головой стрекотал аппарат, белая лента кабеля уходила за двери, в дежурный медблок. Баба Таня спала, я улыбнулся: хороший знак. Сколько раз за годы нашей совместной жизни мне приходилось вот так наклоняться к её постели, слушать дыхание и ощущать такую сильную любовь к ней, что щемило сердце. А утром она говорила:
– Плоховато сегодня спала, слышала, как ты ходил по квартире… Не пей много воды на ночь, пожалей мочевой пузырь, Саша.
– Поправлял одеяло на твоей кровати… – я улыбался ей.
– Ой, выдумщик, ой, не выдумывай! – смеялась тихонечко бабушка. – Да я бы тебя за километр почувствовала…
Я подошёл к подушкам, посмотрел на жёлтое с восковым отливом лицо бабы Тани, не удержался, погладил её высокий лоб, поцеловал в висок и резко направился к выходу. В дверях стоял отец, он, конечно, видел моё прощание с бабушкой. Молчал, как-то жалко смотрел на меня. Я сказал:
– Позвоню, как долетим. Держи мобильник при себе… – Неловко, вскользь прижал отца к плечу и буквально выбежал из палаты.
* * *
В самолёте было с десяток мест: два удобных глубоких кресла перед журнальным столиком, на противоположном борту – шесть мест для пассажиров. Бобо сел в кресло по ходу полёта, напротив себя посадил первого замминистра, предварительно познакомив меня с ним. С председателем правления холдинга, хозяином расчётного банка, владельцем зарубежных компаний и телохранителем он познакомил меня в своём кабинете. Ужасно красивая стюардесса принесла вина, красного французского, уже разлитого по фужерам, много конфет, зефира и других сладостей, почти полную коробку маленьких орешков, видимо, они нравились Бобо. Он поднял фужер, приглашая нас выпить за взлёт и посадку, пригубил вино и стал есть орехи. Я отдал фужер стюардессе, достал планшет, начал читать Гавальду. Вспомнил Марселя, его первую попойку с нами, русскими, на первом курсе университета. Он всё-таки познакомил меня со своим родственником в представительстве парфюмерной компании, но дело дальше знакомства не пошло: тому нужен был не только менеджер, но и любовник. Я сказал Марселю, что за такие подставы у нас бьют морду. Он не сразу понял, на что я обиделся: «Ну послал бы его! Или дал по уху… Делов-то. Но уволить я его пока не могу… Кстати, он сын моей тётушки, ха-ха-хи-и-и, – он смеялся искренне и от души, – какие у вас тут строгие правила!» Я подумал в сердцах: «Что с них возьмёшь – французы…»