Холодные песни
Шрифт:
Дания позади. Мы в Северном море.
Вечером сходил в судовую баню.
Как человек действия, тертый зимовщик, Адам Адамович Павлов со знанием дела пишет о полярной работе. Правда, не без странностей.
И если в рассказе «Новоселье» все привычно и приземленно – речь идет о переселении арктического лагеря с одной дрейфующей льдины на другую (торосы и трещины, героизм и усердие), то в рассказе «Стекло» ярко
Оба рассказа написаны в сухом телеграфном стиле. Во втором чувствуется свежесть идеи, но совершенно неясна авторская мысль.
8 февраля
Прошли Португалию.
Вывесили стенгазету, шаржи на комсостав. Меня изобразили в лодке с огромным пером, которым я гребу против волны. Посмеялся.
Тараканы чувствуют себя на теплоходе не хуже людей. Развелось тьма. Травим хлорофосом.
Передали о крушении самолета в Мирном. Возвращался с Востока. Погибли начальник экспедиции, пять полярников, пилоты. Ужасная трагедия.
10 февраля
Позади Касабланка.
К рецензии на «Морские пейзажи».
Павлов пришел в полярники из флота. С детства хотел быть моряком. Зачитывался Фенимором Купером и Джеком Лондоном. После школы поступил в питерскую «Макаровку». Курсант. Потом матрос в Балтийском морском пароходстве. Перевели на рейсы в Арктику. Незапланированная зимовка изменила планы…
На станциях стал писать. Передал рукописи в издательство. Через несколько лет о Павлове уже говорили чуть ли не как о состоявшемся классике. Звездную болезнь не подхватил. Правда, мог вспылить. Как-то разругался с начальником экспедиции, потом попросился на Южный полюс. Талант писателя объяснял «морем-рассказчиком», которое всегда рядом, даже если сковано льдинами.
11 февраля
Причалили в порту Лас-Пальмас. Сказочные пляжи, банановые плантации.
Выехали в город. Однотипные пейзажи, тесный рынок, ширпотреб в лавках. Нашему брату моряку не привыкать.
Вечером снялись с якоря.
Над Атлантикой голубое марево. Мимо дымит трубами низенький ледокол. Штатный фотограф щелкает его блицем.
Идем на Монтевидео.
Включили бассейн. Купаются, загорают. Замечено несколько обгоревших носов.
В навигацию судна я почти не вмешиваюсь, иногда страхую на мостике, чтобы совсем не бездельничать.
Полистал
12–13 февраля
Спокойно и безветренно. Солнце в дымке. В ленивых ультрамариновых водах дремлют большие черепахи. Рыжие, как ржавая железяка.
Для рецензии.
В рассказе «Фарфор» Павлов смакует порочную связь капитана с куклой. В самый неподходящий момент в каюту заходит шкипер. Опозоренный капитан стреляется из малокалиберки.
В следующем рассказе – «Суша» – тоже смерть капитана. Жена капитана не хочет отпускать его в море, молит дьявола, чтобы испарились моря и океаны. Развязка в духе классической «Обезьяньей лапки» Джекобса: капитана по-булгаковски переехал трамвай.
Не таких рассказов ждешь от именитого полярника. Отложил книгу в паршивом настроении. Чтобы отвлечься, полистал «Лорда Джима» Конрада.
Снилось, что по музыкальному салону бегают огромные, размером с кошку, тараканы.
15 февраля
Встретил рассвет в рубке со старпомом.
Красное тропическое солнце. Океан дымит. Из воды, будто ошпаренные, выпрыгивают летающие рыбки. Видел акулу-молот.
Около пяти вечера, в сорока милях от скалистых островов Сан-Паулу, в рубку заглянул капитан. Цветастая рубашка, элегантные шорты на загоревшем теле. Глянул на меня:
– Искупаться не хочешь… старина?
От соленой воды у меня зудело тело – забыл ополоснуться после прошлого захода в бассейн, – но я согласился.
– Вот не первое с тобой плавание, Адам. – Капитан на ходу расстегивал пуговицы рубашки. – Ценз доверия между нами был. Но после свиньи, которую ты мне положил…
– Бога ради! – не выдержал я. – Ты все про повесть.
Я его не узнавал. Обычно выдержанный, малословный на службе, сейчас капитан выглядел как-то издерганно, и лицо его постоянно двигалось отдельными участками.
– Да какая повесть! Ты шарил в моем столе, читал мой дневник! И эти приписки про красную дверь… Знаешь ли!
– С ума сошел?! Какой дневник? Какая дверь? Никуда я не…
– Что я, врать буду? Тогда, в моем кабинете, пока меня ждал…
– Я, может, чего не понимаю. Может, что не так скажу, но вот так меня обвинять в низком… Представь, каково мне сейчас.
Он засомневался:
– А кто тогда…
– Знать не знаю. Но ты представь, что я этого не делал, а потом поставь себя на мое место – и вся лавочка.
Он долго молчал. Осунулся, оплыл лицом. Когда ответил, в голосе звучали нотки усталости и безразличия:
– Возможно, я что-то напутал… Может, я сам…
Он сбивчиво извинился. Не помню за ним такого.
Его нервозность передалась и мне. Я ощутил океан как огромную массу, которая находится снизу – и это ее не устраивает.