Холодные сердца
Шрифт:
– Установим личность жертвы.
– Это правильно, личность надо установить.
– Только розыск будет труднейшим, – заявил пристав.
– Ну, так вы его пока и не начинайте…
– Не выйдет. Нас ждут большие испытания…
Фёкл Антонович схватился за сердце.
– Какие еще испытания? Может, без них как-нибудь обойдемся?
Пристав протянул смятую бумажку.
– Ознакомитесь. Записка характерного содержания. Найдена в кармане жертвы. Без сомнения, оставлена убийцей.
Предводитель прочел три слова с подписью и пришел в отчаяние:
– Здесь ясно указано, что… – начал пристав. Но договорить ему не дали.
– И не думайте! – потребовал Фёкл Антонович. – Делайте свое дело и не играйте в бирюльки. Кстати, устанавливать личность незачем, это инженер Жарков с Оружейного завода.
– Вот, значит, как… Уже добрались… Ну, ничего…
– Сергей Николаевич! – закричал предводитель. – Выкиньте из головы фантазии о заговорах и якобинцах! Нет их и быть не может! Не в нашем городе, и точка!
– Но… Хорошо… Я вас понял…
– Вот и умница. За это вам помогу. Вчера вечером господин Жарков устроил публичный скандал у Фомана.
Лицо пристава стало сосредоточенным и напряженным, как у легавой перед гоном, только в глазах нехороший блеск.
– Так, так… – проговорил он. – Познавательно… Продолжайте…
– Он оскорбил или его оскорбили, не знаю. Дошло до драки и битья посуды. Тот господин выскочил, угрожая расправой.
– Так что же вы молчали! – взвился пристав. – Кто таков? Сейчас мы его…
– Не из наших, не из местных. Приезжий дачник, молодой, чуть старше двадцати лет, одет прилично, расспросите у Фомана, вам укажут, где остановился. Я его на прогулках встречал. Лично не знаком, не велика персона… Да подождите же, куда… Сергей Николаевич!..
Недельского уже было не остановить. Подбежав к цепи, он выдернул пятерку городовых, старшему Макарову торопливо дал указания, как поступать с телом и местом преступления, и бросился на поиски убийцы. Городовые еле поспевали за горячим приставом.
Стася Зайковский спал тревожным сном. Снилась ему погоня, в которой он бывал то зверем, а то загонщиком, – словом, бессмыслица какая-то. Стася во сне кричал что-то отчаянное и грозное, отчего у него по спине бегали мурашки. Кажется, то ли он на кого-то замахивался, и даже хватал за ворот, то ли на него замахивались… Но кто это был, чего хотели от Стаси, и вообще хотели ли, или просто намеревались мучительно покончить с его молодой жизнью, он не понял. И еще он спешил во сне к какой-то непонятной, но тревожной цели. Под одеялом он брыкался, как заяц, пальцы его подрагивали и сжимались, – вдруг что-то тяжелое ударило его по голове, сбило с ног, он покатился кубарем, отчаянно хватаясь за камни и сухие корни, и… проснулся.
Подушка была измята, лоб и в самом деле саднил. Стася потер больное место и приподнялся. В ямку подушки, где лежала щека, скатился камешек. Послышался тихий свист. Стася спал рядом с окном, выходящим в яблоневый сад. Он подтянулся к спинке кровати и выглянул. Его поманили наружу.
На часах не
В саду было утренне зябко. Солнце еще не пробралось сквозь верхушки сосен. Стася поежился и запахнул ворот:
– Чего тебе?
Гость, которого встретили так холодно, улыбнулся, тронул потертую кепку и сплюнул на ноги.
– Спать вредно. Проспишь великие события… Стася, – добавил он, словно дразня детской кличкой.
– Не твое дело. Сколько хочу, столько и сплю. И отчет давать никому не намерен. – Стася зевнул. – Чего пришел?
– Может, чаем угостишь?
– Рано чаи гонять. Самовар не растоплен, кухарка спит.
– Я не гордый, могу и остывший, вчерашний. Неужто опивков другу не нальешь?
– Если тебе, Усольцев, пошутить вздумалось, так я пойду. Поищи кого-нибудь другого.
– Постой, постой… Разговор есть важный… Отойдем…
Усольцев двинулся к кустам. Стася поплелся следом.
– Нельзя ли без этих… твоих причуд? – сказал он, вставая с подветренной стороны, чтобы лишний раз не задерживать дыхание.
Наивную уловку Усольцев отметил крысиной ухмылкой.
– Брезгуете, господин Зайковский? А ведь так пахнет земля наша, так пахнет народ наш, что страдает под игом кровавого режима. А вы между тем нежитесь в чистеньких постелях, носите шелковые халаты, кухарка у вас самовар ставит. От жизни получаете одни удовольствия. В то время как…
– Все это мне отлично известно. Скажи просто: чего тебе надо?
– Такое просто не скажешь… Но если ты настаиваешь… Ответь на один вопрос. От этого будет зависеть все прочее. Только один вопрос.
– Не тяни, пожалуйста.
– Все для тебя, Зайковский. Так вот, ответь мне: друг ты нашему делу? Заметь, спрашиваю не «друг ли ты мне», это совсем не важно. Делу нашему друг? Предан ли ты ему?
Стася предпочел бы никогда не отвечать на такие вопросы. Он подоткнул ворот халата и еле заметно мотнул головой. Понять это можно было как угодно.
– И этого мне достаточно! Друг! Как и знал, что друг!
– Дальше-то что?
– А дальше, друг наш Стася, вот что…
Усольцев поманил ближе. Задержав дыхание, Стася подставил ухо. Обдавая зловонием гнилых зубов, Усольцев говорил неторопливо. Чем больше он рассказывал, тем глубже погружался Стася в липкий, холодный ужас, который расползался по телу и душе. Это не сон, это происходит на самом деле. Не проснешься и не отгонишь как наваждение. Он вдруг ясно понял, что, ввязавшись в дело, которое казалось интересным и в чем-то забавным развлечением от уездной скуки, вляпался в такое, что головы не сносить. Шутки обернулись историей, от которой бежать без оглядки. Тут уж не о репутации надо думать, тут жизнь спасать. Да как же его так угораздило?