Холодные шесть тысяч
Шрифт:
Сол откашлялся и выплюнул комок густой кровавой слюны.
— Сказал, что ты пускал слюни на его новую женку. Как маленький похотливый щенок.
Уэйн сказал:
— И?
— А сделать что-то с этим — кишка тонка.
Пит пристально наблюдал за Уэйном. Главным образом — за его руками. Подобрался совсем близко.
— И на месте папочки я бы молчал, потому что он сам обращается со своей женой как настоящий изврат.
Уэйн сказал:
— И?
Сол кашлянул:
— И папочка заставлял мамочку трахаться с нужными папочке чуваками, а когда
Уэйн отшатнулся. Сол рассмеялся. И шлепнул его по лицу своим галстуком.
— Пошел ты. Ублюдок. Такой же изврат, как твой папочка.
54.
(Лас-Вегас, 14 сентября 1964 года)
«Золотое ущелье» — одиннадцать часов ночи.
Двенадцать комнат. Сонные мексикашки. Комната номер пять пустует. В комнате номер четыре — постоянные посетители.
Объявились ровно в девять. Каждый на своей машине. Кинман привез выпивку. Дженис — ключи. Уэйн наблюдал за ними. Сходил на парковку. Принес отмычки и маленький фонарик.
«Похотливый щенок. Такой же изврат, как твой…»
На парковке не было ни души. Ни постояльцев, ни их смуглых приятелей, ни устроившихся в автомобилях на ночлег алкашей. В комнате номер пять не было окон. Окна в комнате номер четыре не светились.
Уэйн прислонился к двери номера пятого. И достал инструменты.
Одиннадцать коричневых дверей. И одна зеленая — что сразу бросается в глаза. Шутка извращенца.
Уэйн завозился с замками. Крутил отмычкой по часовой стрелке и против. Проверил оба замка. Руки его дрожали. Он отчаянно потел. Ободрал пальцы до крови. По часовой стрелке, против, раз, два…
Верхний замок щелкнул — и поддался.
Он вытер руки и снова ковырнул. Механизм опять поддался. Щелкнул нижний замок.
Уэйн вытер руки. Прислонился к двери. Надавил на нее и попал внутрь.
Закрыл дверь. Осветил комнату. Она оказалась совсем маленькой. В ней знакомо пахло.
Застарелые запахи — въелись в стены. Любимое бухло Уэйна-старшего. Его излюбленные сигары.
Уэйн осветил пол. И стены. И начал понимать, что к чему.
Стул. Буфет. Пепельница, бутылка и стакан. И глазок в зеркале. Через который прекрасно видно, что творится в комнате номер четыре.
Динамик на стене. Звуконепроницаемая панель. И выключатель.
Уэйн присел. Он узнал стул — его привезли из Перу, штат Индиана. Посмотрел в глазок — темно. Свет в четвертом номере не горел.
Глазок оказался размером три на три дюйма. Такие копы обычно монтируют в зеркало. Уэйн включил динамик. Услышал, как стонет Кинман. И Дженис — в унисон. Но Дженис лукавила. Ее стоны походили на стоны порноактрисы.
Уэйн налил себе выпить. И залпом осушил стакан. Горло и пищевод обожгло. Он терпел. Кинман кончил: о-о, о-о, о-о! Дженис кончила меццо-фальцетом — порноактриса превращается в оперную диву.
Уэйн услышал воркование влюбленных. И хихиканье. А потом в динамике пошли помехи. Включился свет. Номер
Дженис выбралась из койки. Подошла к зеркалу со своей стороны. Помедлив, встала в красивой позе. Протянув руку, взяла с комода свои сигареты.
Уэйн подобрался как можно ближе. Силуэт Дженис расплылся. Уэйн подался назад, чтобы картинка сфокусировалась снова. Кинман что-то сказал. Глупые нежности, как мальчишка. Он-то точно не играл. И не имел ни малейшего понятия о том, что происходит.
Дженис почесала шрам от аппендицита. Откинула назад влажные волосы.
Ее грудь качнулась. От тела шел пар. Она улыбнулась. Послюнила палец. И написала на зеркале «Младший».
55.
(Даллас, 21 сентября 1964 года)
Джим Кёте оказался педиком.
Совал себе в промежность тряпичный валик — чтобы хозяйство казалось больше. И рыскал по гей-барам в поисках «мальчиков на ночь». Которых вел к себе домой — в район Оук-Клифф — вонючую далласскую дыру.
Пит устроился на лавочке автобусной остановки. В руках он держал холщовую сумочку из тех, в которые детишки складывают яблоки и конфеты на День Всех Святых. Час шестнадцать — педики на марше.
Кёте пригласил к себе мальчика. Обычно он трахался часа два. Пит успел хорошенько изучить и клиента, и его распорядок дня.
Уэйн читал далласские газеты. Прочел про Кёте и его злополучную книгу. Про то, что Кёте был приятелем Мейнарда Мура.
Пит вылетел в Даллас и стал следить за Кёте. Созвонился с его редактором — под видом журналиста. Тот крепко ругал подчиненного. Назвал его «старым дрочером», а теорию — полным бредом. Ну ходили они к Руби на квартиру — и что? Говорили обо всякой ерунде. Даже упоминать не стоит. Так что фигня ваш заговор. Читайте рапорт комиссии Уоррена.
Может, и фигня, но Джим Кёте знал Мейнарда Мура.
Подъехал автобус — какой-то поздний экспресс. Пит не обратил на него внимания.
Он убил четыре дня на слежку. Распорядок дня клиента его позабавил. Кёте был завсегдатаем заведений типа «Холидей», «Викс паризьен», «Музыкальная комната Джина». Он попивал коньяк с апельсиновым ликером. Удалялся в туалет. И набрасывался на молодое мясо.
Оук-Клифф располагался в сущей дыре. Населенной призраками. Квартира Бетти Мак и Руби. Стычка Освальда и Типпита.
Вышел дружок Кёте. Некрасивая, прихрамывающая походка — так, поди, задница болела. Продефилировал к лавочке. Оценивающе рассмотрел Пита. Сказал «фу» и поспешил прочь.
Пит надел перчатки. Подхватил сумку. Кёте жил в квартире номер 306 — только в его окнах и горел свет.
Пит медленно поднялся по боковой лестнице. Проверил, нет ли кого на тротуаре. Ни там, ни в подъезде никого не слышно и не видно — по-видимому, свидетелей не будет.
Проверил дверную ручку. Пошарил воровским инструментом. Открыл. Вошел. Увидел темную комнату. Услышал звуки, заметил тени. Кто-то мылся в душе — дальше по боковому коридору. Оттуда сочился свет и шел пар.