Холодный дом (главы I-XXX)
Шрифт:
Девочка, очевидно, работала по соседству и домой бежала во всю прыть. Поэтому, как она ни была легка, она все-таки запыхалась и вначале не могла выговорить ни слова, - только спокойно смотрела на нас, тяжело дыша и вытирая руки.
– А вот и Чарли!
– воскликнул мальчик.
Малютка, которую он нянчил, потянулась к Чарли и закричала, просясь к ней "на ручки". Девочка взяла ее совершенно по-матерински - это движение было под стать шляпе и переднику - и посмотрела на нас поверх своей ноши, а малютка нежно прижалась
– Неужели, - прошептал опекун, когда мы пододвинули девочке стул и усадили ее вместе с малюткой, а мальчик прильнул к старшей сестренке, уцепившись за ее передник, - неужели эта крошка содержит своим трудом остальных? Посмотрите на них! Посмотрите на них, ради бога!
И правда, на них стоило посмотреть. Все трое ребят крепко прижались друг к другу, и двое из них во всем зависели от третьей, а третья была еще так мала, но какой у нее был взрослый и положительный вид, как странно он не вязался с ее детской фигуркой!
– Ах, Чарли! Чарли!
– начал мой опекун.
– Да сколько же тебе лет?
– Четырнадцатый год пошел, сэр, - ответила девочка.
– Ого, какой почтенный возраст!
– сказал опекун.
– Какой почтенный возраст, Чарли!
Не могу выразить, с какой нежностью он говорил с нею - полушутя, но так сострадательно и грустно.
– И ты одна живешь здесь с этими ребятишками, Чарли?
– спросил опекун.
– Да, сэр, - ответила девочка, доверчиво глядя ему прямо в лицо, - с тех пор как умер папа.
– Чем же вы все живете, Чарли?
– спросил опекун, отворачиваясь на мгновенье.
– Эх, Чарли, чем же вы живете?
– С тех пор как папа умер, я работаю, сэр. Сегодня нанялась стирать.
– Помоги тебе бог, Чарли!
– сказал опекун.
– Да ведь ты так мала, что, наверное, и до лоханки не достаешь!
– В деревянных сандалиях достаю, сэр, - быстро возразила девочка.
– У меня есть высокие деревянные сандалии, - от мамы остались.
– А когда умерла твоя мама? Бедная мама!
– Мама умерла, как только родилась Эмма, - ответила девочка, глядя на личико малютки, прижавшейся к ее груди, - и тогда папа сказал, что мне нужно постараться заменить ей маму. И вот я старалась - работала по дому, убирала, нянчила ребят, стирала - еще задолго до того, как начала ходить по чужим людям. Так вот и научилась, сэр, понимаете?
– И ты часто ходишь на работу?
– Да когда бы ни наняли, - ответила Чарли, широко раскрывая глаза и улыбаясь, - надо же зарабатывать шестипенсовики и шиллинги!
– И ты запираешь ребят всякий раз, как уходишь?
– А это Для безопасности, сэр, понимаете?
– объяснила Чарли.
– Миссис Блайндер заходит к ним время от времени, и мистер Гридли наведывается, да и мне иной раз удается забежать домой, а они тут играют себе, и Том не боится сидеть взаперти... правда, Том?
– Нет, не боюсь!
–
– А когда стемнеет, внизу - в переулке - зажигают фонари, и в комнате тогда совсем светло, почти совсем светло. Правда, Том?
– Да, Чарли, - подтвердил Том, - почти совсем светло.
– Он прямо золотой мальчик!
– сказала девочка таким женственным, материнским тоном.
– А когда Эмме захочется спать, он уложит ее в постель. А когда ему самому захочется спать, он тоже уляжется. А когда я приду домой, зажгу свечку да соберу ужин, он встанет и поужинает со мной. Правда, Том?
– Ну, еще бы, Чарли!
– ответил Том.
– А как же!
И то ли при мысли об этой величайшей радости в его жизни, то ли от прилива благодарности и любви к Чарли, которая была для него всем на свете, он уткнулся лицом в складки ее узкой юбчонки, и его улыбка перешла в слезы.
С тех пор как мы пришли сюда, это были первые слезы, пролитые детьми. Маленькая сиротка так спокойно говорила о своих умерших родителях, как будто ее огромное горе заглушали и необходимость мужественно бороться за существование, и детская гордость своим уменьем работать, и старательность, и деловитость. Но теперь, когда расплакался Том, она хоть и сидела смирно, хоть и смотрела на нас совершенно спокойно, ни одним движением не сдвинув и волоска на головках своих маленьких питомцев, я все же заметила, как две слезинки скатились по ее щекам.
Мы с Адой стояли у окна, делая вид, что смотрим на крыши домов и закопченные дымовые трубы, на чахлые комнатные цветы и птичьи клетки в окнах у соседей; но вот явилась миссис Блайндер, та женщина, которая сидела внизу, в лавке, когда мы пришли (должно быть, она поднималась по лестнице все то время, что мы пробыли здесь), и завела разговор с опекуном.
– Если я не беру с них квартирной платы, так ведь это пустяк, сэр, сказала она, - у кого хватит совести с них брать?
– Да, это пустяк, - отозвался опекун, обращаясь к Аде и ко мне.
– Но этого достаточно, ибо наступит время, когда добрая женщина поймет, как много она сделала и что раз она сделала это для одного из малых сих, то... А эта крошка, - добавил он спустя несколько мгновений, - неужели она действительно в силах работать?
– Да, сэр, пожалуй что так, - ответила миссис Блайндер, с мучительным трудом переводя дыхание.
– До чего она ловкая, - прямо на все руки. И, вы знаете, сэр, после смерти матери она так заботится о малышах, что весь переулок про нее говорит! А как она ухаживала за отцом, когда он расхворался, мы просто диву давались! "Миссис Блайндер, - сказал он мне, когда был уже при смерти, - он вон там лежал.
– Миссис Блайндер, хоть и плохое у меня было занятие, но прошлой ночью я видел, будто тут в комнате, рядом с моей девочкой, сидит ангел, и я поручаю ее нашему общему отцу!"