Холодок
Шрифт:
– Я люблю тебя, Бис-мил, - спокойно сказал Кай-сур. – И я точно знаю это. Потому что если ты откажешь мне – я отпущу тебя. И буду тосковать всю жизнь. Знаешь, я понял одно. Любовь – это не обладание тем, кого любишь, не заключение его в золотую клетку, а счастье от того, что он жив и здравствует… Хотя бы и без меня. Ты можешь сейчас просто уйти, но… останься со мною, прошу тебя… Ты мне необходим.
– Но я слишком стар… - возразил Бис-мил.
Кай-сур только рассмеялся, обнажив безупречно-белые зубы:
– Пусть это не беспокоит тебя, любовь моя! Все Шамшуры – сильные маги, но есть
– Но ваша мать…
– Увы, от несчастного случая и смерти в родах не может уберечь даже наша любовь… - вздохнул Кай-сур. – Но в остальном… Но скажи мне, ты согласен?
Бис-мил посмотрел на Рах-мата, выражение лица которого было таким, словно он наелся кислого, подумал о том, какую бурю вызовет внезапное решение принца среди придворных, предположил реакцию Правителя… а потом взглянул в глаза Кай-сура и твёрдо сказал:
– Да. Я согласен. И дело не в молодости и силе. Должен же быть на свете хоть один человек, который сможет держать тебя в узде и говорить правду в глаза… из любви, а не из страха.
Кай-сур заулыбался, и Бис-мил подумал, что улыбка делает лицо его принца воистину прекрасным, а его принц сказал остолбеневшему Рах-мату:
– Расскажи обо всём, что здесь произошло, Правителю. А сейчас… сейчас я хотел бы остаться наедине со своим наречённым. Иди же!
*Споры лишайников действительно употреблялись в пищу - вспомните хотя бы библейскую манну небесную.
========== Глава 50. Трое ==========
По залу прокатился восхищённый вздох. Предрассветная Тишь сначала не поняла, чем он вызван, и беспомощно оглянулась, пытаясь накинуть вуаль на лицо. Но Дин-эр не растерялся, обнял любимую и громко крикнул:
– Зеркало! Принесите зеркало!
Одна из девочек-подростков быстренько исчезла из зала и вернулась буквально через минуту уже с небольшим круглым зеркалом в руках. Она подала его Дин-эру, а тот поднёс зеркало Предрассветной Тиши:
– Посмотри, любимая! Дети Моря исцелили тебя!
Предрассветная Тишь дрожащей рукой поднесла зеркало к лицу и вскрикнула:
– Не может быть! Моё прежнее лицо! Оно вернулось!
– Ты всегда была для меня самой прекрасной, любовь моя, - сказал Дин-эр, - но теперь я рад, что твой облик больше не причиняет тебе страданий. Станешь ли ты моей супругой теперь? Позволишь ли вместе с тобой растить нашего сына?
– Да… - прошептала Предрассветная Тишь, - конечно, да.
Дальнейшее потонуло в громких радостных криках Наароджи, Дин-эр взял на руки новообретённого сына, малыш, кстати, вёл себя на удивление спокойно, не дичился, а когда оказался на руках у Дин-эра, обнял его за шею и отчётливо сказал:
– Папа!
После чего обвёл всех окружающих горделивым взглядом. Тут уж все вспомнили про нас с Антошкой и кинулись благодарить, но я вдруг почувствовал жуткое головокружение и дурноту, а глянув на ставшего лазурно-бледным Антошку, понял, что мы переборщили с отдачей силы.
Мит-каль вовремя заметил,
Последней моей связной мыслью было:
«Вот недотёпы, не смогли рассчитать силу… испортили праздник…»
В молочном тумане я находился совсем недолго. Обморок перешёл в глубокий сон, и я вновь оказался в знакомом кабинете Хозяина. На этот раз Валик был уже там, и он явно был расстроен:
– Я не знаю, блядь, что делать! Мальчишке скоро исполнится восемнадцать, и он намерен требовать свою долю наследства! Я что, зря больше трёх лет потратил на эту старую калошу?
– Мог бы и поуважительнее о женщине, которая родила тебе ребёнка… - насмешливо хмыкнул Хозяин. И я понял, что на самом деле он совсем не уважает маму, просто хочет побольнее уколоть Валика. И тот заглотнул наживку, устроив настоящую истерику:
– Поуважительнее? Да она сама в меня сразу влюбилась, как кошка, чуть ли не на глазах у муженька вешаться начала! Вот, спрашивается, чего бабе не хватало? Муж богатый, умный, любит её… сын замечательный… дом – полная чаша. Да будь я на её месте, только о них бы и думал, даже не глянул бы в сторону такого, как я… Да мне её запах противен! Да я, чтобы её трахнуть, «Виагру» пить начал по вашему совету – только так и могу! Сколько мучился – и всё напрасно! Малец сейчас свою долю вытребует… Он – наследник первой очереди, у него все права! Нет, надо было мальчишку работать, а не эту кошку драную!
– Прекрати истерику, - жёстко заметил Хозяин, - если бы жена Холодова не оказалась такой блядью, что на тебя запала, всё прошло бы куда хуже… А мальчишка… Кто бы тебе дал работать пятнадцатилетнего подростка? Это сейчас он взрослый – и ведь не сидится же щенку в своём интернате… Ненавижу этих ущербных, таких, как он, добивать надо, чтобы не мучились… Нет, дорогой, это твой косяк, что мальчишка в живых остался. Твой косяк, что ты в больнице его не устранил. А сейчас он вырос… и с мозгами у него всё в порядке, хоть и ноги не ходячие. Думаешь, он тебе поверит, если ты к нему с уговорами придёшь? Да ни в жизнь.
В кабинете повисла неловкая пауза, которую, впрочем, прервал Хозяин:
– Он успел с адвокатом связаться?
– Точно так, - торопливо ответил Валик. – Через несколько дней будет наследство своё требовать. Жёнушка моя ненаглядная ездила к нему, отговорить пыталась. Вернулась вся в слезах. Дескать, не узнаю своего ласкового сыночка – такой он стал жёсткий и холодный – чисто отец.
– Ну, да, - усмехнулся Хозяин, - она сколько раз к нему за эти годы наведывалась? Два? Три? А парень молодец. Уважаю. При других обстоятельствах – пусть бы себе жил, но при этом раскладе… Сам понимаешь. Исправляй свой косяк, Валик. Исправляй, честью прошу. Не должно на свете никого из Холодовых остаться… Никого, кроме…