Homo Гитлер: психограмма диктатора
Шрифт:
«Дневниковые записи Томаса Манна между 1918 и 1921 годами свидетельствуют, насколько проблематично ему было преодолевать свое сексуальное влечение к мужчинам. При этом Катя проявила большое понимание и сочувствие, за которые он был ей благодарен».[260]
На первый взгляд кажется абсурдом вместе с Гитлером причислять Томаса Манна, отца шести детей, к «людям с нездоровыми наклонностями». В отличие от «человека преступной судьбы» писатель поборол свои склонности образцовым самовоспитанием и дисциплиной. Тем не менее свойственная эйдетизму эмоциональная холодность время от времени давала о себе знать. 31 июля 1940 года, когда у него родился первый внук, Томас Манн записал в своем дневнике: «Я слишком поздно стал дедом, и это не произвело на меня особенного
О трагической гибели зятя, мужа его второй дочери Моники, в своем дневнике Томан Манн упоминает мимоходом, уделив этому событию всего одно предложение. Запись от 24 сентября 1940 года: «Утром получил телеграмму от Эрики, что судно, на котором плыли Мони и Лани, торпедировано. Мужчина погиб, а Мони находится в каком-то госпитале в Шотландии (в каком состоянии?!), откуда Эрика ее заберет. Кажется, она транспортабельна — ужас и отвращение. Жалко бедного ребенка». Однако во второй половине дня жизнь вошла в свою колею. «К лэнчу была фрау Райнхард. К чаю — мистер Йонг с киностудии, приятный молодой человек, поклонник "Волшебной горы", которую он хочет экранизировать».
Когда философ культуры Теодор Лессинг, которого он близко знал по Мюнхену, был убит нацистами, Манн написал своему сыну Клаусу: «Еще один фальшивый мученик».
В августе 1943 года он поразил Бертольда Брехта требованием драконовского наказания немцев: «Беженец сидит сложа руки и требует смерти полумиллиона человек».
Самоубийство жены своего брата Генриха, которая действовала ему на нервы, он считал «событием, едва ли достойным сожаления».
Несмотря на то что данные склонности не развились у Томаса Манна в зверскую жестокость, как это случилось с Адольфом Гитлером, в поведении столь культурного и образованного человека все же проскальзывали пугающие симптомы подавленного эйдетизма. Находясь в эмиграции в Калифорнии, 16 августа 1940 года он получил сообщение о воздушном налете на Мюнхен, город, в котором он прожил более 10 лет, имел большой дом, где он женился, появились на свет его дети и было написано множество книг. Томас Манн отреагировал на это следующим образом: «Королевские ВВС нашли время и силы разбомбить Мюнхен, что я и желаю этому глупому гнезду».
3. СТРАСТИ ГИТЛЕРА: ГОЛОДНЫЙ ЗАВИДУЕТ СЫТЫМ
3.1. Винтовки, плетки, кулаки и канарейки
Исходным пунктом господства нацистов была не теория или программа партии, а сильные страсти Адольфа Гитлера. Он был человеком, исполненным ненависти, зависти и чувства неполноценности, его способности имели архаическую природу.
Гитлер был народный трибун и обладал великолепной памятью. Такие люди чаще всего оказываются в варьете или в цирке, выступая наравне с гипнотизерами, фокусниками и прорицателями. Именно в этом ключе и проходили первые большие публичные выступления Гитлера. Для своих представлений национал-социалисты арендовали цирк «Крона». Мюнхенская публика ходила смотреть выступления Гитлера как на спектакль и воспринимала жестикулирующего на трибуне фюрера как своего рода первобытное существо.
Эти представления действительно захватывали. Его речи целиком состояли их страстных лозунгов, позаимствованных у других правых партий. Карл фон Осицки оставил описание первого публичного выступления Гитлера после прихода к власти, которое состоялось в зале «Вельтбюне» 7 февраля 1933 года: «Его платформа настолько же скудна, насколько сильное впечатление она оказывает». Гитлер виртуозно манипулировал массовым сознанием. Логические структуры оставляли желать лучшего, аргументация была неудовлетворительной. Талантливый оратор совершенно особенно относился к слову, которое интересовало его только как орудие риторики, как средство для передачи длинных тирад и форма выражения своей
«Понимание ценности и значения книги для формирования духа и мировоззрения было ему совершенно чуждо», — писал Макс Домарус.[1] Псевдорелигиозное движение национального социализма обходилось без своего святого писания. Гитлер не верил в «ценность немецкого евангелического книжного образования» и не был приверженцем германской книжной культуры. По мнению Фридриха Хеера, фюрер следовал в своей пропаганде старым рецептам времен эпохи барокко и контрреформации, с которыми ознакомился на родине еще в юности.[2]
Протестантской книжной культуре, основанной на Библии Лютера и назидательных трактатах, Габсбурги противопоставили иезуитское искусство театральности, помпезные процессии, впечатляюще роскошные барочные здания, прекрасные церкви и монастыри, колонны в честь Святой Марии на рыночных площадях, столбики с распятием на каждом перекрестке, шумные ярмарки с праздничной музыкой и проповедниками в ярких одеждах. Пропаганда Гитлера была рассчитана не на критически настроенного читателя, она предназначалась для восхищенного обывателя, которого пленяли роскошь представления, гремящая музыка марша и грубая сила полувоенной формы.
Гитлер восхищался демагогами и презирал теоретиков. Он открыто заявлял: «Я не верю, что французская революция выросла из философских теорий». Точно так же обстояло дело и с октябрьской революцией; русских воодушевили не книги Карла Маркса, а тысячи агитаторов, «наполненная ненавистью деятельность бесчисленных больших и малых апостолов».
Гитлер был весьма странным теоретиком. Он презирал теорию, и вместе с тем его политика в известной степени являлась продуктом его мировоззрения, которое, однако, было равно удалено от реальности, логики и разума. Его фанатичная борьба против мнимого всемирного еврейского заговора стала идеологической конструкцией, которой не хватало основы в виде конкретных исторических событий. Утрата чувства реальности была очень велика, как это случается с психотиками. И как действия психотика зависят от его элементарных влечений, так политика зависела от данной основы.[3]
За преступлениями Адольфа Гитлера стояли не высокие идеалы, а чисто эгоистические побуждения. Благодаря насильственным толчкам, которыми он в течение короткого времени высвобождал свои пагубные страсти, он «психологически эксплуатировал страх, эгоизм, необразованность, ненависть к иностранцам, агрессию, алчность, обострение энергии разрушения».[4] Базис в виде корыстолюбия и темные импульсы оказались связанными с хлипкой надстройкой из беспорядочных идей. Его память подобно губке впитывала это из всех возможных источников. Не имеет особого значения, откуда именно происходят отдельные составные части его мировоззрения. Свой отпечаток наложило австрийское католическое воспитание, многое было заимствовано из школьных учебников, бульварных газет, книжек и брошюр, фальсифицированных «Протоколов сионских мудрецов», кое-что стало плодом собственных наблюдений за окружающим миром. Большая часть его экономических идей была почерпнута из лекций Готфрида Федера о ликвидации «процентного рабства», которые он прослушал на курсах агитаторов, организованных баварской армией. Позднее он написал в «Майн кампф»: «После того как я прослушал первый доклад Федера, мне сразу же пришла в голову мысль, что теперь должен быть найден путь к одной из главных предпосылок для основания новой партии».
Его картина мира была похожа на лоскутное одеяло. Гитлер некритически включал в свое мировоззрение все, что на данный момент соответствовало его склонностям и желаниям. Причем спокойные взвешенные суждения не имели ни малейшего шанса стать составной частью этой мешанины. В его мыслях и действиях все было построено на голом насилии. Адольф Гитлер воздействовал на свою публику, апеллируя не просто к остаткам архаизма, но к полностью деградировавшим атавизмам. Он открыто проповедовал возврат к диким проявлениям нецивилизованных страстей.