Хонас и розовый кит
Шрифт:
Производители кокаина, которых пресса именовала полицейским термином «наркоторговцы», а мой тесть называл попросту толкачами, кишмя кишели в городе. Патрокл возмущался: «Стоит выйти на улицу, как рискуешь погибнуть под колесами их мерседесов с тонированными стеклами».
На конкурсах красоты раньше побеждали цветочки из местной оранжереи, сегодня призы достаются дочерям толкачей. Министры и другие чиновники, обязанные соблюдать интересы просвещенного класса, пренебрегают ими, обмахиваясь веером кокаиновых долларов. При этом толкачи – люди нисколько не интересные. Это типы без воображения и вкуса. Они вставляют себе золотые зубы, покупают спортивные самолеты, которые через день падают в джунглях, нанимают духовые оркестры и марьячи [9]
9
Марьячи – жанр мексиканской народной музыки, получивший широкое распространение во многих регионах Латинской Америки.
– Почему, ты думаешь, я смирился с тем, что моя дочь до сих пор замужем за таким лентяем, как ты? Потому что под твоей защитой ни один толкач к ней не сунется. Меня больше волнует Хулия. Если кто-нибудь из этих бандитов осмелится волочиться за ней, я сделаю из нахала отбивную.
Патрокл прошелся по кабинету, глубоко вздохнул и с огорчением заявил:
– На самом деле они победили. Им удалось лишить нас власти и влияния.
Он вел свою кампанию против толкачей в закрытых клубах, коммерческих объединениях, церквях, политических партиях. Эта был крестовый поход против проникновения толкачей в приличное общество. Однако Патроклу пришлось признать поражение. Толкачи цвели повсюду буйным цветом, словно тропические растения, поглотившие руины доколумбовых городов.
– У них достаточно денег, чтобы заставить самых влиятельных политиков плясать под свою дудку. Страна, которую так лихорадит, идеальное место для выращивания коки. Даже за десять тысяч лет я не окрепну настолько, чтобы противостоять им. С ними невозможно бороться политикой или буквой закона. Однако есть особая сфера, где я смог бы заткнуть их за пояс. Я имею в виду смерть. Толкачи умеют красиво жить, они наслаждаются своим существованием больше, чем русский царь, однако примитивное получение удовольствия от жизни никому не делает чести. Любая свинья в состоянии наслаждаться удовлетворением своих потребностей и оргазмами. Для этого достаточно запереть их целым стадом в свинарнике, полном грязи и дерьма, и плеснуть помоев в корыто. Умереть намного сложнее. Величественно умеют уходить из жизни только аристократы по духу. Я как раз такой духовный аристократ. И еще покажу этим жуликам, как умирают порядочные люди.
– Вы совершите харакири, как самурай? – спросил я его с воодушевлением.
– Не будь романтиком. Я ни за что не совершу самоубийства. Я намерен дожить до двухсот лет. Мне пришло в голову соорудить самый прекрасный в Америке мавзолей… Хочешь легко заработать? – спросил он меня.
– Хочу, – ответил я не задумываясь.
– Тогда возьми на себя руководство строительством мавзолея.
– Руководить возведением склепа? Ни за что! Лучше подыщите могильщика.
Тесть прикрыл глаза с выражением уставшего Будды, который внимает бессмыслице, покидающей рот громогласной обезьяны, и терпеливо объяснил:
– Ты, пресмыкающееся, заведи мотор своего воображения и поднимись на высоту моих замыслов. Я построю не какой-нибудь сарай, а воздвигну первую в истории христианства пирамиду.
– Египетскую пирамиду, как у Хеопса?
– Ты имеешь в виду пирамиду Хиопса, – исправил меня тесть.
– Хеопс, – настаивал я авторитетно как учитель истории.
– Хиопс, – упрямился он принять мое исправление.
– Хеопс, – не сдавался я.
– Хиопс. Я сказал «Хиопс» и буду говорить так. Или, может быть, у тебя есть знакомый египтянин, который научил тебя произносить звуки его языка? Дрюу, ты разговаривал хоть с одним жителем Древнего Египта?
– Ни с одним, сеньор, – ответил инженер, который, очевидно, никогда не противоречил Патроклу. Тесть мог бы прошамкать название пирамиды хоть на обезьяньем языке, и бельгиец также подтвердил бы чистоту его фонетики.
Тесть преобразился. Он скинул оболочку простого смертного, приняв вид пророка Исаии, Заратустры, Распутина. С его губ срывались потоки крылатых выражений. Высокопарные слова, словно черные голуби, вылетали из его нутра. В тот миг говорил не
Он выкладывал на стол все новые и новые планы. С восхищением рассказывал об архитектурных деталях проекта. Я ровным счетом ничего не понимал, слушая его объяснения с чувством, с которым слушают музыку. Подобное возбуждение, как у Патрокла, должно быть, испытывал архитектор Великой Китайской стены, получив одобрение императора.
Он показывал проекции, описывал коридоры, камеры, оси, точки приложения подъемной силы. От технологии тесть перешел к астрологическим расчетам формы, размера и положения сооружения; воздвигаемая им пирамида обязана гармонировать с симфонией звезд.
Подобно неотесанным русским мужикам, ставшим праведниками после явления иконы Казанской Божией Матери, Патрокл обнаружил в пирамиде неопалимую купину своего существования. Я возвысился в собственных глазах от присутствия рядом с тестем в момент его духовного порыва такой силы. Фанатики всегда были мне симпатичны. Меня поражают люди, одержимые нелепыми фантазиями. Они прирожденные лидеры, мономаны с горящими глазами; толпа готова идти за ними в светлое будущее. Те из нас, кому не хватает уверенности в жизни, поддаются их гипнозу, впадая в слепую веру. Они сирены, лишающие своим пением воли слабых.
Через несколько мгновений Патрокл уже не говорил, а строил. Каждое его слово ложилось кирпичиком в основание архитектурного шедевра, который вздымался ввысь, как горный пик на плато, усеянном коровьими черепами.
Я налил себе стакан теплого виски. Льда не добавил. Мне хотелось, чтобы напиток обжег горло и расширил восприятие, как галлюциногенное снадобье. Трезвым я не мог говорить с тестем, иначе мой критический разум расценил бы его идеи как абсурд.
Своими планами тесть расставил западню прямо у моих ног, и я провалился в нее – в мистическую цивилизацию. Египет. Ни один другой народ не превзошел египтян в силе веры. Веры в непрерывность жизни после смерти. Веры в сохранность тела, жизненной силы Ка и души (которая, согласно их поэтическим воззрениям, сновала по телу, как птица в кроне дерева). Для победы над смертью, которая разрушает как плоть, так и Ка с душой, достаточно проявить предусмотрительность – не дать трупу разложиться. В итоге египтяне вошли в историю как непревзойденные мастера бальзамирования. При этом они не ограничивались лишь сохранением биологической материи, они щедро отмеряли покойнику продукты, воду и сокровища, которых ему должно было хватить на всю загробную жизнь. Древние фараоны приказывали погребать себя вместе с богатствами, женами и слугами. Поскольку жить они собирались вечно, то и оставлять наследство необходимости не было; каждый фараон забирал его с собой в склеп. В некоторых пирамидах находили даже ванные комнаты. Я не удивился бы, узнав, что они полагали, что Ка ходит в туалет, и потому изготавливали для нее ночные горшки. Одним словом, забота о смерти придавала им смысл жизни. Египтяне, не имея представления о восьмичасовом рабочем дне, пахали больше, чем менеджеры «Дженерал моторс», поскольку были движимы желанием скопить денег на собственный мавзолей. Отпуск на пляже в Фивах? Он никому не нужен. Все усилия брошены на последний туристический путь. Самым высокооплачиваемым специалистом был могильщик. Чтобы скопить денег на саркофаг, женщины отправлялись на панель, а самым дорогим подарком любимой была погребальная маска. В конце концов, весь этот духовный мир упокоился под толстым слоем песка. Однако одержимость моего тестя отыскала и раскопала его останки.
Несмотря на охвативший меня восторг, я не принял предложение тестя. В реальность меня вернул образ будущего. Я увидел себя среди груд кирпичей, мешков с цементом, ведер с раствором, камней и рабочих, создающих видимость усердия, чтобы я не обнаружил их истинной цели – наворовать побольше строительного материала. И еще инженера-бельгийца, спрятавшегося от солнца под зонтиком и наблюдающего за стройкой издалека, как и сотни зевак, хихикающих за моей спиной.
Мой отказ Патрокл встретил равнодушно: