Хонсепсия
Шрифт:
«Не может смоковница приносить маслины или виноградная лоза смоквы. Также и один источник не может изливать соленую и сладкую воду».
У него всегда была в жизни цель, он всегда чего-то хотел, к чему-то стремился. Память не сохранила, чего он желал, когда жил в родных краях – осталось с той поры лишь несколько картинок. Но когда на их поселение напала ватага степняков и его вместе с матерью увели в полон… он помнит, что желал погибели злютнему хозяину, который издевался над маленьким рабом и заставлял ухаживать за жуткими зверями, прозываемых верблюдами. Этой цели он достиг, как, впрочем, и всех последующих. Но к этой он шел, может быть, дольше всех – почти десять лет, пока из малыша не превратился в юношу. Лютый хозяин погиб
Интересно, последняя ли погоня в его жизни сейчас?
И всегда прежде у него было много желаний. Он возжаждал обладать женой арагонского короля, в чьи владения занесли его прихоти судьбы, и добился ее – другой разговор какой ценой. Идеал женственности и красоты оказался такой же шлюхой, что переполняют дешевые кабаки и непотребные дома любого из городов южного побережья. Он хотел славы – его за храбрость, а также за хитрый ум, произвели в рыцари, он стал членом и не последним лицом в могущественном ордене, опутавшем своими крепкими сетями весь христианский мир. Он хотел богатства и добыл его, узнав о древнем кладе в черной земле и предприняв полное опасностей путешествие… «Богатство ваше сгнило, и одежды ваши изъедены молью»… Он хотел власти – он обладал ею, к его словам прислушивались бароны, графы, короли и даже папа римский… Когда он стремился к цели, он ее достигал.
Но в один прекрасный миг (как и сейчас он был на дюйм от гибели) он понял, что целей больше нет, как и каких-либо желаний. Тогда и открылась ему истина – все преходяще, все поддается старению, гниению, тлению… Что же вечно? Есть, есть что-то, но что? Битва за идею? Какую? Анри проповедовал веру катар о добром и злом боге, а потом сражался на стороне крестоносцев за Святую Троицу и не верил ни во что, помня, что сотни лет назад миром повелевал всемогущественный Зевс, от всемогущества которого остались лишь мифы да анекдоты.
Анри был посвящен во многое и еще совсем недавно думал, что ему открыто все – он незримо вершил судьбами мира. Сейчас он понимал, что известно ему почти ничего, а его сакральные знания, которые он приобрел таким трудом – лишь маленький фрагмент огромной мозаики, пытаясь представить размеры которой легко потерять рассудок.
Женщины, золото, власть – мишура, ерунда, фетиш для невежественных и возомнивших о собственном величии людишек, решивших, что держат в своих руках весь мир. Внешний круг… Те же, кто удостоились великой чести войти в Круг Внутренний, где и творится большая политика, те не на виду, в скромных одеждах удовлетворяют насущные потребности дешевым вином и пищей без изысков, у них нет плотских желаний.
И он попал в этот круг избранных, он выдержал все испытания, через которые проходит один из дюжины дюжин, да и то не всегда. И он работал, забыв о себе, думая лишь о людях. О людях, которые, тем не менее, превратились для него лишь в пешки на огромной, расчерченной границами королевств, доске мира.
Но потом последовал ряд досадных неудач, происшедших не по его вине (и обстоятельства бывают выше самых высших сил), и он почувствовал, что семь его товарищей вынесли ему смертный приговор. Он не стал дожидаться приведения его в исполнение. Как и сейчас. Он бежал. Бежал из круга вершителей судеб, чтобы прямиком явиться к порогу их хозяина. Впрочем, лица владыки мира, анонимного бога, живущего среди людей, он не увидел – тот всегда ходил в накинутой на лицо, пришитой к никогда не снимаемой шапке меховой маске с прорезями для глаз, и был он немногословен. Он жили вдвоем в горной хижине – не такие там горы как здесь, все залиты солнцем и жизнью, светлые горы. Они питались водой из живительного ручья и скупыми плодами и трофеями, что добывал Анри (тогда его
Иногда, всего несколько раз за годы, проведенные в хижине, Анри встречал в горах чудного монаха в потрепанных и высветленных солнцем одеждах с белым неподвижным лицом и вел с ним непонятные разговоры, не зная ни кто собеседник, ни откуда. И всегда какое-то странное впечатление оставалось у Анри после подобных встреч. Последняя же встреча, происшедшая месяц назад… Монах просто и буднично велел Анри убить человека в меховой маске. Простым равнодушным тоном сказал, – но повелел. И Анри понял, что странный незнакомец имеет право приказывать.
Анри ослушался приказа. Он не пожалел молчаливого старика в маске, нет, сердце его давно забыло такое чувство, как жалость. Он испугался неведомых бездн, которые исторгли странного монаха с бледным неподвижным лицом. Он бежал. Он пробрался в Тулузу, устроился переписчиком при цистерцианском монастыре. И очень срочно почувствовал, что жить ему не дадут. Он приговорен в очередной раз, но теперь вердикт вынесен окончательный и обжалованию не подлежит. Он слишком часто сам выносил подобные приговоры, чтобы знать – малый или большой срок отпущен, но обреченному не жить. Во всяком случае, в христианских странах. Если бежать далеко на юг, за море, за черные земли, и еще дальше, минуя пустыни Магриба, – может туда руки его палачей не дотянуться.
Но его настигли раньше, гораздо раньше.
Впрочем, еще не настигли – он висит над пропастью, но продолжает жить,
Солнце, наконец, оставило этот мир без своего ласкового внимания и на еще серое небо вывались ущербная луна, не обещая много света в предстоящую ночь. Появились первые самые наглые звезды – ходят легенды, что это глаза душ бывших великих завоевателей взирают на своих преемников.
Веревка сползла аж под грудную клетку, затрудняя дыхание и задрав рясу, обнажив перед камнем его волосатые грязные ноги. Вид его был нелеп и смешон, но как часто самые великие бывают нелепы – наедине, когда их никто не видит…
Летняя ночь июня шесть тысяч семьсот тридцать второго года от сотворения мира, или тысяча двести двадцать четвертого от рождества Христова. Или сорок девятого от рождества его, нареченного Андреем. Перелом года, ущербная луна, отроги Пиренейских гор – богом забытое место… Он не заметил, как заснул. Заснул в этом странном и неудобном положении, раскачиваясь над пропастью, на дне которой усыпляюще журчал ручей.
Глава вторая
Ночью он вздрогнул от приглушенного грохота – будто титанические тараны били в не менее титанические ворота, но очень далеко отсюда. Он мгновенно проснулся, но ничего не мог понять, хотя сразу вспомнил, где он и почему. Где-то далеко-далеко словно рухнули скалы, и лишь приглушенный гул и невнятная дрожь земли докатились до обрыва.
До рассвета было еще далеко, луна, как и ожидалось, не освещала ничего, к тому же небо застлали рваные тучи. Он подумал и решил рискнуть, выбраться наверх и до рассвета покемарить на твердой земле. Неизвестно какой предстоит день, расточать силы неразумно.
Странно, несмотря на усталость подниматься по тонкой веревке показалось легче, чем спускаться. Он закинул ногу на край обрыва, выбрался целиком и прислушался, стоя на четвереньках, подобно хищнику на охоте.
От выхода из ущелья слышался неявный шум – то ли ветер шебуршит, то ли кто-то храпит. Подкравшись чуть ближе, он понял, что это конский храп, смешанный с человечьим дыханием. Наверное, это те четверо, что были посланы обследовать ущелье, не отважились ночью ехать в замок по такой непредсказуемой тропе.