Хор из одного человека. К 100-летию Энтони Бёрджесса
Шрифт:
— Я думала, ты присматриваешь за ним. Ну, знаешь ли, тебе нельзя доверять. Своего мужика упустила, теперь за чужого взялась, а мне теперь самой его до дому тащить.
Мистер Радж кивал и улыбался всем вокруг, выдавая официальную версию события:
— Это все жара, да-да. Тесновато здесь у них, в этом, как говорят, лучшем помещении. Жара и плохой воздух.
— Уж кто бы говорил насчет плохого воздуха, — обиделся за свой паб Седрик, — у вас у самих там черная дыра, в Калькутте вашей.
— Калькутта, — назидательно поправил его мистер Радж, — это не Цейлон. Она
Элис Уинтерботтом в ответ на поношения миссис Браунлоу почему-то начала смеяться. Наверное, я был уже не в том возрасте, чтобы понять, что же такого веселого, такого отчаянно веселого в этой ситуации. Никто, похоже, не горел желанием вывести Джека на холод, и дело тут не в недостатке альтруизма, а в том, что закрытие близилось и надо было успеть выпить по последней.
— Оставьте его на месте, — сказал кто-то толстый и авторитетный, — опасно их двигать, когда они в отключке. Пусть сам очухается.
Так что капли с последних бокалов и рюмок оросили Джека Браунлоу и его коленопреклоненную супругу, умолявшую:
— Джек, отзовись. Ответь мне, любимый.
Чарли Уиттиер выглядел так, будто его вычерпали и смяли. Уинтерботтомша продолжала хихикать, но вскоре стало слышно, как ее смех смодулировал в рыдания, сквозь которые можно было различить слова: «Ох, Билли, Билли, зачем ты меня покинул?».
Из общего бара показались любопытные сверкающие очочки и открытый рот Селвина. А потом брякнул колокол. Мистер Радж сказал Элис:
— Не бойтесь, вам не придется идти домой в одиночестве. Для меня будет бесценной и совершенно платонической радостью сопровождать вас.
Элис снова расхохоталась. Тед заорал:
— Ну-ка, вы все, выкатывайтесь, а то полицейские машины тут прям за углом, нынче новый сержант дежурит, а он ублюдок еще тот, давайте-ка, голубчики мои, домов у вас, что ль, нету?
Джека Браунлоу водрузили на множество плеч, что твоего Гамлета в кино, а рыдающая миссис Браунлоу шла следом, словно безутешная вдовица. Тед прошептал мне, слегка благоухая кедром:
— Оставайся, голубчик, распробуем твои сигарочки.
Потом он переобнимал и перецеловал уходящих, и все мы вышли посмотреть, как Джека Браунлоу загружают в самый большой автомобиль — все, кроме Элис и мистера Раджа. Когда я возвратился, Элис уже плакала пристойно и тихо, а мистер Радж подумывал было заключить ее в утешительные объятия, но, улыбнувшись, поостерегся. Как я и предполагал, Элис оплакивала своего потерянного супруга. Мы с мистером Раджем глядели друг на друга, а руки наши безвольно болтались вдоль тела, словно пустые рукава.
— Ах, Билли, Билли, — всхлипывала Элис.
Пока мы оба стояли и ничего не делали — ни я, ни мистер Радж не осмеливались коснуться Английской Женщины, — Седрик вернулся из уборной и тут же всполошился.
— Ну, вы оба даете, — сказал он, — не видите, что ли, как она расстроена?
И захлопотал вокруг Элис, утешая.
— Ну же, милая, не надо так переживать. У меня тут машина рядом, — и уволок ее плачущую, на прощание бросив
— Итак, мистер Денхэм, — сказал мистер Радж, — контакт установлен, если не в буквальном, то хотя бы в метафорическом смысле. Теперь вы пойдете к своему отцу, который, кажется, уже покинул паб. А я отправлюсь в свой гостиничный номер и проведу одинокую ночь под грохот железной дороги. Но вы можете прогуляться со мной до автобуса.
— Мне придется задержаться, — сказал я, с ужасом чувствуя, что простуда все явственнее дает о себе знать. — Я должен поговорить с Тедом Арденом. По делу, — прибавил я. — На самом деле я хотел выпить рому — и как можно скорее, поскольку ром был моим личным средством от простуды, впрочем, довольно неэффективным, как и все прочие средства от простуды.
Вбежал суетливый Седрик:
— Она забыла свою сумочку, — сказал он, — я думаю, кое-кто должен тут немного помочь.
Он снова побежал к выходу, размахивая сумочкой.
— Передайте Теду, что я вернусь через пять минут, — сказал он.
Мистер Радж улыбнулся и сострил:
— И черная дыра вместе с вами.
Седрик проигнорировал его реплику, но дверью хлопнул знатно. Мистер Радж сказал:
— Значит, я пойду домой один. А как насчет завтра, мистер Денхэм? В котором часу мы встретимся?
— Завтра, — шмыгнул я носом, — я проведу в постели. Я чувствую, что серьезно заболеваю. И, — предупредил я, заметив, что мистер Радж готов стать моей сиделкой и выносить за мной судно, — лучше держитесь от меня подальше. А то подхватите заразу и будете по-настоящему страдать.
— Ради вас, мистер Денхэм, и пострадать не жалко.
Я застонал. Мистер Радж не сдавался — храбрый стойкий шоколадный солдатик. Я сказал:
— Английская простуда может роковым образом сказаться на обитателях тропиков.
Так что мистер Радж нехотя позволил мне проводить его к дверям, где Тед Арден доцеловывал последних заболтавшихся. После бесконечных пожеланий всяческих благ, изъявлений вечной дружбы, подобной цветущей пальме, благодарностей за этот чудесный вечер и за множество вечеров, которые еще предстоят, и надежд на счастливое будущее, мистер Радж откланялся. Крепкая, статная фигура тропического жителя в новом пальто и без шляпы удалилась в черноту зимней ночи.
— Чудной тип, вот что. Саданул Джека этого Браунлоу в самые яйчишки, тот и пикнуть не успел.
— Вы это видели?
— Тот сам напросился, голубчик мой. Я встрять не мог, так все быстро. Он это по-жентльменски сделал, взаправду. Но больше не надо, спасибочки. Не в моем пабе.
Пока мы — Селвин, Сесил и я — исполняли подённую работу, Тед колдовал с измерительными стержнями в погребе, а Вероники нигде не было видно, Сесил в своем осином тельнике рычал похабную песенку начала девятнадцатого века — о том, как моряки понаделали ублюдков в английском порту Роулендсон, а потом снова ушли в море, чтобы их вздернули на рее и протащили под килем. Внезапно Селвин перестал тереть посуду, уставился в пространство всеми тремя лицевыми дырами и произнес: