Хорнблауэр и «Атропа»

Форестер Сесил Скотт

— Я готов съесть все, что у тебя есть, и даже больше, — сказал Хорнблауэр. Если не считать кварты с лишком пива, желудок его был совершенно пуст.

Мария указала на деревянные тарелки, стоящие на скамейке рядом с маленьким Горацио.

— Ложки и вилки я достала наши, — объяснила она. — А тарелки мы оставим на пароме.

— Отлично, — сказал Хорнблауэр.

На каждой тарелке лежало по две колбаски и гороховый пудинг. От пудинга еще шел пар. Хорнблауэр сел, поставил тарелку на колени и принялся за еду. Колбаски, естественно, оказались говяжьи, если вообще не бараньи или даже козьи или конские, и сделаны были, похоже, из одних хрящей. Хорнблауэр искоса взглянул на Марию, с явным

удовольствием поглощавшую свою порцию. За сегодняшний день он доставил ей столько огорчений и просто не мог огорчить ее еще раз, иначе он просто выбросил бы колбаски за борт, может, рыбы с ними справятся. Но раз это невозможно, он мужественно попытался их съесть. К тому времени, как он принялся за вторую колбаску, стало ясно, что это уже свыше его сил. Левой рукой он вытащил носовой платок.

— Сейчас мы будем проходить первый шлюз, — сказал он Марии, правой рукой указывая в окно. Мария выглянула, Хорнблауэр схватил колбаску носовым платком и сунул в карман. Он поймал взгляд пожилого джентльмена напротив. Тот был одет в пальто, закутан шарфом, шляпу низко надвинул на глаза и из-под бровей неодобрительно следил за каждым движением Хорнблауэра. Видя, как недоброжелательное любопытство сменилось на лице пожилого джентльмена полным изумлением, Хорнблауэр подмигнул ему — не заговорщицки, нет, он и не пытался сделать вид, будто каждый день набивает карманы жирными горячими колбасками. Он просто хотел отбить у пожилого джентльмена охоту обсуждать или даже обдумывать это из ряда вон выходящее деяние. После этого Хорнблауэр принялся доканчивать гороховый пудинг.

— Ты так быстроешь, — сказала Мария. — Ты испортишь себе желудок.

Сама она отчаянно сражалась со своими колбасками.

— Я так голоден, что съел бы лошадь, — объявил Хорнблауэр. — Сейчас я примусь за обед, независимо от того, черствый он или нет.

— Я очень рада, — сказала Мария. — Дай я…

— Нет, дорогая. Сиди спокойно. Я сам о себе позабочусь. Хорнблауэр достал сверток.

— Превосходно, — сказал он с набитым ртом. Он всячески старался загладить свою вину. Чем больше он съест, чем больший проявит аппетит, тем ей будет приятнее. Даже такой пустяк, что он сам достал себе еду, порадовал ее сверх всякой меры. Так легко сделать ее счастливой; так легко обидеть.

— Мне очень жаль, что мы сегодня мало общались, дорогая, — сказал он. — Я чувствую, как много потерял. Но если б я не помог вести судно, мы бы до сих пор сидели перед Саппертонским туннелем.

— Да, дорогой, — сказала Мария.

— Я так хотел, чтобы мы вместе любовались красотами природы, — сказал Хорнблауэр, внутренне содрогаясь от собственного лицемерия. — Надеюсь, тебе и отсюда было хорошо видно.

— Видно, но с тобой мне было бы куда интереснее, — ответила Мария, бесконечно растроганная его вниманием. Она обвела взглядом сидящих в каюте женщин, надеясь прочесть в их глазах зависть.

— Малыш хорошо себя вел? — спросил Хорнблауэр. — Он съел свою кашку?

— Всю, — гордо отвечала Мария, глядя на спящего ребенка. — Он иногда начинал капризничать, но сейчас спит как ангел.

— Будь он года на два постарше, — сказал Хорнблауэр — как бы ему было интересно! Он бы помогал с тросами, и я поучил бы его, как держать руль.

Говоря это, Хорнблауэр не лицемерил.

— Он и сейчас всем интересовался, — сказала Мария.

— А как его сестренка? — спросил Хорнблауэр. — Хорошо себя вела?

— Горацио! — Мария была немного шокирована.

— Надеюсь, дорогая, она не безобразничала? — сказал Хорнблауэр, улыбаясь ее смущению.

— Нет, конечно, — согласилась Мария. Паром проскользнул в шлюз. Хорнблауэр услышал сзади скрип закрываемых ворот.

— Ты явно не справляешься с колбасками,

дорогая, — сказал он. — Давай я их выкину, а ты поешь лучше хлеба с мясом, оно действительно очень вкусное.

— Но, дорогой…

— Я настаиваю.

Он взял обе тарелки и вышел в темноту. В одну секунду он ополоснул обе тарелки за бортом, в следующую — выкинул колбаску из кармана. С мокрыми тарелками он вернулся к Марии — она была одновременно восхищена и сконфужена, что ее муж снизошел до столь низменного занятия.

— Темно, ничего не увидишь, — сказал он (паром уже вышел из шлюза). — Мария, дорогая, когда ты поужинаешь, я постараюсь устроить тебя на ночь как можно удобнее.

Он склонился над спящим ребенком, Мария убирала остатки ужина.

— Ну, дорогая.

— Не надо, Горацио. Пожалуйста, Горацио. Я тебя прошу…

— Ночью шляпка тебе ни к чему. Сними ее. На скамейке хватит для тебя места. Ноги положи сюда. И туфли ни к чему. Молчи, пожалуйста. Теперь надо придумать подушку. Подойдет этот мешок. Так удобно? Укройся плащом, тебе будет теплее. Ну вот, спи спокойно, дорогая.

Хорнблауэр действовал ласково, но настойчиво, не давая Марии возражать. Она пролежала целых две минуты, прежде чем открыла глаза и спросила мужа, как же устроится он сам.

— Мне будет очень удобно, дорогая, я ведь старый путешественник. Закрой глаза и спи, дорогая.

Хорнблауэру было вовсене удобно, хотя он помнил и худшие ночи, в открытых шлюпках, например. Поскольку Мария с мальчиком занимали почти всю скамейку, ему пришлось сидеть, как и всем остальным пассажирам. В тесной каюте было душно от чадящей лампы и дыхания нескольких человек. Ноги у Хорнблауэра затекли, поясница болела, сидеть не шевелясь было тесно и неудобно. Но в конце концов это всего лишь одна ночь. Он сунул руки в карманы. Паром щел вниз по реке сквозь темноту, останавливался в шлюзах, мягко стукался о стенки и вновь трогался в путь. Реку между Оксфордом и Лондоном Хорнблауэр совсем не знал, и потому не догадывался, где он сейчас. Но они идут вниз по реке, приближаются к его новому кораблю.

Какая удача, что он получил это назначение! Не фрегат, конечно, но все же большой — двадцать две пушки — шлюп, такой каким командует капитан, а не капитан-лейтенант. Это — лучшее, на что может надеяться человек, еще месяц назад числившийся шестьсот первым из шестиста двух капитанов в списке. Колдекот, прежний капитан «Атропы», подорвал свое здоровье, снаряжая ее в Детфорде, и Хорнблауэра спешно вызвали на замену. Приказы пришли в тот самый день, когда Англия узнала о победе Нельсона при Трафальгаре. С этого момента никто ни о чем, кроме Нельсона и Трафальгара, не думал. Вся страна праздновала победу над Вильневом и скорбела о гибели Нельсона. Нельсон — Трафальгар — Нельсон — Трафальгар — без них не обходилась ни одна колонка в газете, ни один случайный разговор на улице. Отличия и награды лились рекой. Объявили, что Нельсона будут хоронить с почестями. Флоту раздавали титулы и повышения. Восстановили чин адмирала Красного Флага, и двадцать капитанов, старших в списке, произвели в это звание. Два капитана погибли при Трафальгаре, еще двое умерли — теперь Хорнблауэр стал пятьсот семидесятым. В то же время щедро повышали лейтенантов и капитан-лейтенантов. В списке прибавился сорок один новый капитан — отрадно сознавать, что ты старше сорока двух капитанов. Однако это значит, что шестьсот девятнадцать капитанов претендуют на места — а столько не способен предоставить даже огромный Королевский флот. По крайней мере сто (а то и все сто пятьдесят) капитанов останутся на половинном жаловании, в запасе. Это разумно. Во-первых, среди капитанов есть старые и больные, во-вторых, в запасе остаются те, кто доказал свою негодность к службе.