Хорош в постели

Уайнер Дженнифер

Эприл взяла меня под руку, словно мы дружили еще со школы. Ее предплечье легло аккурат под моей правой грудью. Я проигнорировала возникшие неудобства.

– Привыкайте, – посоветовала мне она. – Ваша жизнь радикально изменится. Не дергайтесь и наслаждайтесь.

Эприл привезла меня в люкс отеля «Беверли-Уилшир», объяснив, что студия сняла его для меня на одну ночь. Но пусть речь и шла только об одной ночи, я чувствовала себя как Джулия Роберте в «Красотке», если б, конечно, они изменили концовку: проститутка остается одна, беременная, и ее одиночество

скрашивает лишь маленький песик.

Люкс, возможно, был тем самым, где снимали «Красотку». Огромный, светлый, роскошный. На стенах золотисто-кремовые обои, на полу – толстенный бежевый ковер, ванная выложена белым мрамором с золотыми прожилками, а размерами она больше моей гостиной. В самой же ванне можно легко сыграть в водное поло, если возникнет такое желание.

– Круто, – сказала я ребенку и открыла французские окна, чтобы увидеть кровать размером с теннисный корт, застланную белоснежными простынями под пушистым розовато-золотым одеялом. Все чистенькое, новенькое, великолепное. Я даже боялась к чему-либо прикоснуться.

Около кровати меня ждал большущий букет с визитной карточкой Макси и словами «Добро пожаловать» на обратной стороне.

– Букет, – сообщила я ребенку. – Должно быть, очень дорогой.

Нифкин, выпущенный из клетки, деловито обследовал люкс. Коротко посмотрел на меня, приподнялся на задние лапы, чтобы заглянуть в унитаз. Разобравшись с этим, проследовал в спальню.

Я позволила ему устроиться на подушке на кровати, приняла ванну, завернулась в банный халат «Уилшира». Позвонила в бюро обслуживания, заказала горячий чай, клубнику и ананас, достала из мини-бара бутылку «Эвиан» без газа и коробку «Шоко Лейбниц», моих любимых конфет, даже не моргнув глазом при взгляде на цену (восемь долларов, тогда как в Филадельфии они стоили втрое дешевле). Легла на две из шести подушек, входящих в постельный комплект, хлопнула в ладоши и засмеялась.

– Я здесь! – воскликнула я, и Нифкин гавкнул, составляя мне компанию. – Я этого добилась!

А потом я позвонила всем, о ком только вспомнила.

– Если будешь есть в одном из ресторанов Вольфганга Пака, возьми пиццу с уткой, – дал мне профессиональный совет Энди.

– Отправь мне по факсу все документы, которые тебе предложат подписать, – потребовала Саманта и пять минут сыпала юридическими терминами, прежде чем я смогла успокоить ее.

– Все записывай! – указала Бетси.

– Все фотографируй! – услышала я от матери.

– Ты взяла с собой мои фотографии, не так ли? – спросила Люси.

Я пообещала Люси постараться устроить ее на кинопробы, Бетси – готовить материал для будущих колонок, матери – фотографироваться со всеми звездами, которые мне встретятся, Саманте – передавать по факсу всю документацию, Энди – съесть утиную пиццу. Потом увидела на одной из подушек визитку Макси Райдер, на которой обнаружила фамилию (Гарт), телефонный номер, адрес на бульваре Вентуры и приписку: «Будь там в семь вечера. Потом выпьем и развлечемся».

– Выпьем и развлечемся, – пробормотала я, вытягиваясь на кровати. Я чувствовала

запах свежесрезанных цветов, до меня долетал едва слышный шум автомобилей, проезжающих мимо отеля тридцатью двумя этажами ниже. Я закрыла глаза и проснулась в половине седьмого. Плеснула водой в лицо, сунула ноги в туфли и поспешила за дверь.

Гарт оказался тем самым Гартом, парикмахером и стилистом звезд, хотя поначалу мне показалось, что таксист высадил меня у художественной галереи. Ошибиться мог бы каждый. В салоне Гарта отсутствовали многочисленные раковины, стопки замусоленных журналов на столиках, стойка регистратора. Собственно, в комнате с высоким потолком, всю обстановку которой составляли одно кресло, одна раковина и одно старинное зеркало от пода до потолка, никого не было... за исключением Гарта.

Я села в кресло, а мужчина, который создавал прическу Бритни Спирс, делал укладку Хиллари и красил хной Дженнифер Лопес, поднимал и распускал пряди моих волос, касался их и изучал с холодной отстраненностью ученого.

– Видите ли, в период беременности красить волосы нельзя, – начала я. – Но я не собиралась беременеть, а потому как раз перед этим осветлила пряди, затем волосы шесть месяцев отрастали. Я знаю, что выглядят они ужасно...

– Кто это вам сделал? – ненавязчиво спросил Гарт.

– Вы про беременность или колорирование?

Он улыбнулся мне в зеркало и взялся за одну из прядей.

– Это сделали... не здесь? – деликатно спросил он.

– Нет. В Филадельфии. – По лицу Гарта я поняла, что это слово ему ничего не говорит. – В Пенсильвании. – По правде говоря, колорирование мне делали в парикмахерском салоне на Бейнбридж-стрит, и я полагала, что с поставленной задачей они справились очень даже неплохо, но по взгляду Гарта чувствовалось, что он со мной не согласен.

– О, дорогая! – выдохнул он. Взял расческу, маленькою бутылочку воды с распылителем. – Вам очень дороги... э...

Я видела, что он ищет самое мягкое слово, чтобы охарактеризовать то, что находилось на моей голове.

– Мне много чего дорого, но только не мои волосы, – заверила я его. – Делайте с ними что хотите.

Мной он занимался почти два часа: сначала подстриг, потом причесал, подрезал концы, вымыл волосы в огненно-красном растворе, в котором, как он поклялся, не было никакой химии, только натуральные ингредиенты, а потому раствор этот не представлял никакой угрозы для моего ребенка.

– Так вы сценаристка? – спросил Гарт, сполоснув волосы чистой водой. Он держал меня за подбородок, чуть поворачивая голову то в одну, то в другую сторону.

– Пока потенциальная, – ответила я. – Фильмов по моим сценариям еще не ставили.

– Впереди вас ждет успех. Вы обладаете этой аурой.

– О, должно быть, это всего лишь запах мыла из отеля. Он наклонился ниже и начал выщипывать мне брови.

– Не перетруждайтесь, – посоветовал он мне. Пахло от него каким-то изумительным одеколоном, а кожа, даже на расстоянии нескольких дюймов от моего лица, выглядела безупречной.