Хорош в постели
Шрифт:
, и она представляется миру звездой, каковой, по ее разумению, и должна быть. Прошло много лет с той поры, когда я видела ее без макияжа. Теперь губы у нее всегда накрашены, глаза подведены, брови выщипаны, а в языке сверкает серебряный стерженек. На этот День благодарения Люси надела черные обтягивающие кожаные брюки, черные сапоги на высоких каблуках и розовый свитер с блестками. Казалось, она только что вышла из фотостудии и заглянула на коктейль, чтобы отправиться праздновать в более стильное заведение.
– У меня, знаешь ли, стресс. – Я зевнула, вернула стакан, сожалея о том, что сейчас нельзя подняться к себе и вздремнуть.
Мать
В последний раз Брюс приезжал сюда зимой. Джош, Люси, Брюс и я стояли на крыльце, потягивали пиво, которое Таня не позволила нам поставить в холодильник («Я избавляюсь от алкогольной зависимости!» – проблеяла она, протягивая нам бутылки, словно в ее руках они превратились в гранаты). Потом мы решили прогуляться, обогнув квартал. Когда возвращались, вдруг пошел снег. Все ушли в дом, а мы с Брюсом еще долго стояли под открытым небом, взявшись за руки, с открытыми ртами, чувствуя, как снежинки крохотными поцелуями покрывают щеки.
Я закрыла глаза, отгоняя воспоминание.
Люси пристально посмотрела на меня.
– Эй, Кэнни. Ты в порядке?
Я попыталась скрыть слезы.
– Просто устала.
– Гм-м-м. Тогда я тебе кое-что добавлю в картофельное пюре.
Я пожала плечами, дав себе зарок не есть пюре за обедом. Следуя заведенной матерью традиции, в День благодарения мы ходили вокруг стола и говорили, за что мы благодарны в ушедшем году.
– Я благодарна за то, что нашла так много любви, – проскрипела Таня. Люси, Джоша и меня передернуло, а мать взяла Таню за руку.
– Я благодарна за то, что вся моя замечательная семья в сборе. – Глаза моей матери заблестели от слез. Таня поцеловала ее в щеку. Джош застонал. Таня бросила на него злобный взгляд.
– Я благодарна... – Тут мне пришлось задуматься. – Я благодарна за то, что Нифкин пережил желудочно-кишечное кровотечение, открывшееся у него летом.
Услышав свою кличку, Нифкин положил лапу мне на колени и умоляюще заскулил. Я тихонько сунула ему кусок кожи индейки.
– Кэнни! – взревела мать. – Перестань кормить собаку!
– Я благодарен за то, что у меня не пропал аппетит после того, как я услышал о болезни Нифкина, – ввернул Бен, который, помимо кольца в носу, раздражал родителей еще и футболкой с надписью «А что бы сделал Иисус?».
– Я благодарен за то, что Кэнни не бортанула Брюса до моего дня рождения и я получил билеты на «Фиш»[47]
, – сказал Джош густым баритоном, который шел к его шестифутовой поджарой фигуре и бородке. Ее он отрастил уже после нашей последней встречи. – Спасибо, – театральным шепотом добавил он.
– Не бери в голову, – шепнула я в ответ.
– А я благодарна, – заключила Люси, – за то, что все собрались здесь, чтобы услышать мои новости.
Мы с матерью озабоченно переглянулись. В последний раз Люси объявила нам о своем намерении (к счастью, ничего из этого не вышло) переселиться в Узбекистан с парнем, с которым она случайно познакомилась в баре. «Он там адвокат», – уверенно заявляла она, пока не выяснилось, что здесь он развозит пиццу. До того Люси собиралась выпекать бублики на Монтсеррате, куда поехала к приятелю, студенту медицинской школы. «Там никто не печет бублики!» – торжествующе заявила она и даже
– Какие новости? – спросила мать, глядя в сверкающие глаза Люси.
– У меня есть агент! – гордо возвестила она. – И он устроил мне съемку!
– Топлесс? – сухо спросил Джош. Люси покачала головой:
– Нет-нет, с этим я завязала. Все законно. Я рекламирую резиновые перчатки.
– Для журнала фетишей[48]
? – спросила я. Не удержалась. У Люси вытянулось лицо.
– Ну почему мне никто не верит? – вопросила она.
Я хорошо знала свою семью и понимала, что очень скоро кто-то обязательно начнет перечислять неудачи Люси, от школьных отметок до отношений с мужчинами, которые быстро обрывались, и работ, на которых она никогда не задерживалась.
Я наклонилась, взяла сестру за руку. Она отдернула руку.
– Незачем ко мне прикасаться. Что это с тобой?
– Извини, – ответила я. – Мы не давали тебе шанса. И вот тут я услышала голос. Не Бога, к сожалению, а Брюса: «Хорошо. Это ты сделала правильно». Я резко обернулась.
– Кэнни? – спросила мать.
– Мне показалась, будто я что-то услышала. Не обращай внимания.
И пока Люси говорила о своем агенте, о грядущей фотосъемке, о том, что она наденет, избегая ответов на вопросы матери, заплатят ли ей, а если да, то сколько, я ела индейку и очень сытную запеканку из зеленой фасоли и думала о том, что только что услышала. Думала, что смогу сохранить хотя бы часть Брюса, даже если мы с ним больше никогда не увидимся. Думала, что мы могли бы быть вместе, если б я проявила больше доброты и шире открыла свое сердце. Несмотря на пристрастие морализировать и поучать, несмотря на снисходительный вид, который он любил напускать на себя, я знала, что в принципе Брюс человек добрый, и я... ну, я тоже, во всяком случае, в личной жизни, хотя на работе, чего уж скрывать, мне приходилось забывать о доброте. Но может, я могла измениться. И возможно, ему это понравится... и когда-нибудь он лучше узнает меня... и вновь полюбит. При условии, разумеется, что мы будем видеться.
Под столом Нифкин дергался и рычал, преследуя кого-то во сне. Теперь я все отчетливо видела, в голове прояснилось и упорядочилось. Не то чтобы все мои проблемы ушли (как будто они когда-нибудь уходили), но впервые с того момента, как на моих глазах тест на беременность дал положительный результат, я почувствовала, что так или иначе мне удастся их разрешить. Я определилась с целью, независимо от выбора, который мне предстояло сделать. «Я могу стать лучше, – подумала я. – Как человек, как сестра, как подруга».
– Кэнни! – повернулась ко мне мать. – Ты что-то сказала?
Я ничего не говорила. Но в тот момент почувствовала какое-то шевеление в животе. Возможно, причина была в еде или в тревоге, которая не отпускала меня. Я ведь знала, младенцу шевелиться еще рано. Но я чувствовала, что он там есть. Он словно помахал мне ручкой, крошечной, практически невидимой глазу. Здравствуй и прощай.
В последний день моего долгого пребывания в родительском доме, перед тем как вернуться в город и решать, как жить дальше, мы с матерью пошли в бассейн. Я появилась в Еврейском культурном центре в первый раз после того, как узнала, что именно здесь соблазнили мою мать. После этого меня совершенно не тянуло в парную.