Хороший год

Мейл Питер

Руссель дернул себя за мочку уха и отодвинул меню.

— Перед уходом из гостиницы я позвонил Людивин — ну, чтобы рассказать ей... А она и говорит: сегодня утром звонила Натали Озе.

— И что ей было нужно?

— Не сказала. А как услышала от Людивин, что я уехал, пообещала позвонить завтра. Может, насчет контракта на m'etayage. Откуда я знаю.

Макс махнул рукой:

— Не бери в голову, не порти себе ужин. Вот приедем домой, тогда с ней разберемся. Ну, что будешь заказывать?

Ужин вышел долгий, с обильными возлияниями; завершили его в баре гостиницы тостом в честь результата анализа, ко всеобщему облегчению подтвердившего непогрешимость носа Русселя.

Макс поднялся к себе в номер уже далеко за полночь. На телефоне помаргивал красным глазком индикатор новых сообщений. Звонила мадам Паспарту;

наверняка хотела напомнить ему об обещании привезти ей коробочку cannel'es, маленьких пирожных в карамельной глазури, фирменного бордоского лакомства; она смущенно признавалась Максу, что прямо-таки обожает их. Макс записал себе в блокнот про пирожные, разделся и, прихватив бутылку воды "Эвиан", отправился в ванную. Продолжительный горячий душ и литр воды на ночь куда лучше снимают похмелье, чем любое количество таблеток аспирина наутро. Не успел Макс опустить мокрую после душа голову на подушку, как его сморил сон.

Сны снились Максу восхитительные: Фанни, вино, розовое будущее, опять Фанни... И тут его разбудил резкий звонок; он поморщился, услышав в трубке знакомый визгливый голос:

— Месье Макс! C'est moi! [190]

Сквозь дремотную пелену он глянул на часы: уже восемь утра. Пожелав мадам Паспарту доброго утра, он попытался нашарить бутылку с водой.

Мадам Паспарту очень сожалела, что пришлось побеспокоить месье Макса, но все-таки решила сообщить ему новости: приезжала мэтр Озе, хотела его видеть. Узнав, что месье Макс уехал, она спросила, куда именно. Представляете? Какая невоспитанность! Какое наглое любопытство! En plus [191] , на прямой вопрос, зачем ей нужен месье Макс, она ответить отказалась. Очень настырная, неприятная дамочка. Само собой разумеется, что ответа на свои вопросы она не получила, ей только посоветовали приехать к концу недели.

190

Это я! (фр.).

191

Более того (фр.).

Выпалив одним духом все эти разоблачающие нотариуса факты, мадам Паспарту смолкла в ожидании реакции Макса и была заметно разочарована тем, что он, хоть и был спросонья, ничего такого не сболтнул, лишь пообещал привезти ей большую коробку cannel'es и на том повесил трубку. Очень осмотрительный человек. А до проблемы, в чем бы она ни заключалась, очередь еще дойдет.

Позавтракав, сообщники вышли из гостиницы; все четверо были немного подавлены, двигались медленно и переговаривались вполголоса. Конечно, сказывались вчерашние возлияния, но мысль о предстоящем конфликте тоже изрядно портила настроение. Одно дело знать, что человек — мошенник и лжец, и совсем другое — сказать ему это в лицо. Как он поведет себя? Не выдержит и во всем признается? Или станет все отрицать и вызовет полицию? А может, впав в ярость, начнет швырять в них бутылки? Кто его знает... Когда они подошли к порогу нужного дома на Ксавье-Арнозан, дальние куранты пробили десять. Чарли расправил плечи, поправил галстук-бабочку и постучал в дверь. Послышались шаги, дверь распахнулась; на пороге стоял коренастый молодой человек в темном костюме, лицо его было бесстрастно.

— У меня назначена встреча с мистером Фицджеральдом, — твердо и уверенно произнес Чарли, хотя был немало удивлен тем, что его не встречает сам хозяин.

Все с тем же каменным лицом молодой человек молча пропустил их в прихожую и повел по коридору в дегустационный зал.

На длинной столешнице красного дерева в этот раз не было ничего, кроме пепельницы. Позади стола сидел человек постарше, с длинным костлявым подбородком и стрижкой en brosse [192] . Он тоже был в темном костюме. Под пристальными взглядами посетителей он с нарочитой неспешностью вытащил сигарету и закурил; в ту же минуту сзади послышались шаги, друзья обернулись и увидели двух полицейских в форме, которые встали по обе стороны двери. Сидящий за столом человек нахмурился.

192

Ежиком (фр.).

—

Подождите снаружи, — распорядился он, указав полицейским пальцем на выход, — и закройте дверь.

— А где же мистер Фицджеральд? — Чарли сделал отчаянную попытку выразить недовольство происходящим. — Так дела не делаются.

Человек за столом поднял руку:

— Кто из вас говорит по-французски?

Макс и Руссель кивнули.

— Хорошо. Будете переводить своим товарищам. Меня зовут Ламбер. Инспектор Ламбер. — Встав со стула, он подошел к длинному столу и сел на уголок столешницы, щурясь на посетителей сквозь сигаретный дым. — Вчера мы получили сообщение о вашей... деятельности. Должен сказать, здесь, в Бордо, мы подобных авантюр не одобряем. Подрыв ложной информацией доброго имени наших вин, попытка осуществить гнусную подмену вина, налицо обман и нарушение доверенным лицом своих обязанностей с целью получения наживы — все это очень серьезные преступления, которые влекут за собой суровые наказания. — Он потушил сигарету о донышке пепельницы и пересел обратно на стул. Оглядев четыре окаменевшие физиономии, кивком подтвердил обвинение и повторил: — Чрезвычайно серьезные.

— Putain! — вырвалось у Русселя.

— Черт подери! — буркнул Чарли; в общих чертах он понял суть того, что сказал Ламбер.

— Я могу все объяснить, — вызвался Макс.

— Слава богу, что ты успела позвонить, — сказал Фицджеральд. — Ведь я ничего не заподозрил: он делал все, как настоящий дегустатор, и говорил ровно то, что нужно. И какой заказ! В другом полушарии, за тридевять земель от Франции — об этом можно только мечтать. Впрочем, он не сделал ни малейшей попытки сбить цену, и я, наверно, должен был почуять неладное. Но от ошибок ведь никто не застрахован. — Он пожал плечами, лицо его прояснилось. — К счастью, трагического исхода удалось избежать — благодаря тебе, дорогая. Выпей шампанского и расскажи мне еще разок, что именно тебя насторожило. Прошлый раз мы беседовали в некоторой спешке.

Их столик стоял ближе всех к огороженному забором саду отеля "Бристоль"; пышная зелень источала прохладу, столь желанную в дикую жару, превратившую Париж в раскаленную печь. Отхлебнув вина, Натали Озе проговорила:

— Удалось избежать только по счастливой случайности. Как тебе известно, я собиралась обсудить с Русселем поставки этого года, звоню, а его нет — уехал; это показалось мне очень странным. Он страшно не любит уезжать из дому; не припомню, чтобы он хотя бы раз ночевал где-то на стороне. Вдобавок его жена отказалась дать мне номер телефона, по которому я могла бы с ним связаться. Тогда я поехала к Скиннеру; там ни души, кроме пронырливой старой кошелки, которая считается его домоправительницей. Тут-то я тебе и позвонила, а уж когда ты мне сообщил про частную дегустацию, на которую только что приходил некий англичанин... — Не поднимая глаз от бокала, она покачала головой: — Какая досада, что Руссель струсил и решил во всем признаться. План-то был превосходный.

Фицджеральд погладил ее по руке:

— Ничего. Он послужил нам верой и правдой. У нас с тобой теперь деньжат более чем достаточно: ты можешь прекрасно устроиться в Калифорнии, а я в Нью-Йорке. Если нужно исчезнуть, лучше Америки страны не найти. Завтра в это время мы будем уже там. — Он обернулся к мужчине с длинным костлявым подбородком и стрижкой ежиком:

— А как ты, Филипп? Понравилась тебе роль flic? [193]

Тот усмехнулся, отчего его угловатая физиономия немного помягчела.

193

Легавый (фр.).

— Плевое дело, — отозвался он. — И бабки неплохие. — Фицджеральд дал ему такую толстую пачку банкнот в сто евро, что ее пришлось разделить пополам и разложить по двум карманам. — Умора. Они, как увидели моих пацанов в форме, даже не стали спрашивать у них документы. Люди ведь что видят, тому и верят.

— Тому, Филипп, что они будто бы видят, — поправил Фицджеральд. — Будто бы. В винном деле все примерно так же бывает. Скажи, на чем же вы с ними разошлись?