«Хороший немец - мертвый немец». Чужая война
Шрифт:
«Вот наглядный пример «геббельсовской пропаганды в действии», — подумал, бреясь в ванной, Макс. — И ведь не откажешься. Просьба самого рейхсминистра! Точнее, приказ».
Он попытался с ходу сочинить какую-нибудь отмазку, чтобы не участвовать в мероприятии, но ничего в голову не приходило — нельзя же вдруг сказаться больным и немощным! Слава богу, он пока не при смерти. Хотя, если хорошенько подумать…
Неожиданная идея озарила Макса. У него же вчера был тяжелый нервный срыв, все видели — и родители, и сестра, и жена, и тетя Магда со своим любимым мужем. Если что — свидетелей достаточно, к тому же дядя Генрих — ответственный чиновник министерства, член НСДАП с бог знает какого
Макс быстро закончил бритье, оделся, чмокнул Эльзу в щеку (та тоже спешила на службу) и вылетел из квартиры. У него был в бумажнике адрес одной берлинской клиники, куда следовало обратиться в случае осложнений. Как раз нужный вариант… Адрес дал славный доктор Миллер из гжатского госпиталя.
В больнице, по словам доктора, имелось специализированное отделение для таких, как он — людей, страдающих амнезией. Работали в нем лучшие берлинские профессора, светила немецкой медицины. «Вот и отлично, — подумал Макс, — пусть меня обследуют. Может, поставят какой-нибудь сложный диагноз и освободят от общественных обязанностей. От встреч с партийными членами и прочими идейно озабоченными товарищами. То есть геноссе. А еще лучше, если вообще комиссуют по ранению. Есть же у него такой шанс? Хотя это вряд ли — офицеры очень нужны, подлечат немного и опять отправят на Восточный фронт. Воевать-то кому-то надо…»
До госпиталя Макс добрался довольно быстро, благо ехать совсем недалеко. Несколько остановок на подземке, затем десять минут на автобусе (двухэтажном!), который довез его прямо до места. Оказывается, даблдекеры ходили не только в столице туманного Альбиона, но и в Германии. Их, похоже, было даже больше, чем обычных, одноэтажных машин. Что и говорить, удобный вид транспорта — даже в час пик в салоне достаточно просторно, можно не давиться в узких проходах и не висеть на поручнях. Места хватает всем, особенно если подняться на верхнюю «палубу».
Макс заплатил десять пфеннигов и с комфортом расположился на втором этаже, откуда открывался прекрасный вид на город. Почти как в туристическом автобусе… Кондуктор прилежно объявлял остановки, и Макс немного расслабился — рассеянно смотрел в окно и любовался берлинскими пейзажами. Через десять минут он вышел на тенистой, засаженной старыми тополями улице — Ораниенштрассе. А вот и наша больница…
Большое кирпичное трехэтажное здание в готическом стиле скрывалось за деревьями в глубине сада, по аккуратным и тщательно пометенным дорожкам неспешно прогуливались пациенты в одинаковых коричневых халатах. За ними внимательно наблюдали санитары в халатах. Круглые клумбы и деревянные лавочки делали больничный сад похожим на городской парк, но гулять в нем почему-то не хотелось…
Макс вошел в приемный покой и объяснил дежурной медсестре цель своего визита — нужна срочная консультация у врача. При этом сослался на рекомендацию доктора Миллера, упомянул свой нервный срыв и сильную головную боль (и то, и другое — чистая правда). Пожилая, чопорная немка завела на него карточку, тщательно записала все данные и лишь потом важно кивнула и неспешно скрылась в глубине корпуса.
Макс остался ждать в длинном, полутемном коридоре, стены которого украшали военные плакаты. На одном из них карикатурно нарисованный Сталин с выражением растерянности и ужаса на лице пытался спрятаться за Уральскими горами, а торжествующий германский солдат с победной улыбкой водружал красное знамя со свастикой над горящим Сталинградом. Надпись на плакате гласила: «К осени — в Сталинграде, к Рождеству — в Москве!» «Как же, размечтались, — хмыкнул Макс, — будет вам Сталинград. Да такой, что потом еще сто лет помнить будете…»
Вернулась
Макс высказал тревогу в связи с тем, что приступ не позволит ему выступать перед жителями Берлина — вдруг случится очередной нервный срыв? Как он будет тогда выглядеть? Несчастный калека, не способный контролировать свое поведение? Может, доктор выпишет ему пару-тройку лекарств, а еще лучше — выдаст какой-нибудь документ, освобождающий от подобных мероприятий. А то мало ли что…
Доктор кивнул, что-то записал в медицинской карточке и понимающе хмыкнул. Затем начал осмотр: проверил зрачки, реакцию, заставил несколько раз поприседать, пройтись по линеечке, коснуться пальцами кончика носа. Еще постукал молоточком по коленям и пару раз уколол какими-то острыми иголками. Макс мужественно терпел все издевательства, понимая, что это для его же блага.
Наконец доктор завершил осмотр, записал опять что-то в медицинской карточке и велел подождать в коридоре. Макс уселся на жесткую скамью и стал опять рассматривать военные плакаты. Все равно делать нечего… Мимо него то и дело проводили пациентов, часто в сопровождении санитаров. Несчастные калеки едва переставляли ноги и смотрели на всех отсутствующим взглядом. Не слишком приятное зрелище…
Через десять минут его пригласили в кабинет. Доктор Брюкер важно сообщил, что позвонил родным и получил полное описание вчерашнего приступа. Личный осмотр подтвердил диагноз — переутомление и нервное перевозбуждение. В связи с этим он, профессор Карл Брюкер, настоятельно рекомендует молодому человеку временно воздержаться от каких-либо публичных выступлений и мероприятий. Соответствующий документ он сейчас приготовит…
— Видите ли, молодой человек, — произнес доктор, — человеческий мозг — штука довольно сложная и, к сожалению, малоизученная, мы пока только подбираемся к его тайнам. Любое грубое воздействие, а тем более контузия, очень и очень опасно. Скажу честно: никто не сможет предугадать, как контузия отразится на вас в дальнейшем. И чем это грозит… Я могу лишь приблизительно предположить, но не более. Контузия, скорее всего, сильно повлияет на ваше здоровье. А что с вами будет… Может, вы поправитесь, восстановитесь, такие случаи были, и довольно часто, а может… Не хочу вас пугать, молодой человек, но некоторые люди с вашим диагнозом иногда утрачивают связь с внешним миром. Понимаете, о чем я говорю? Медицина, к сожалению, во многих случаях бессильна…
Доктор огорченно развел руками, Макс кивнул — да, медицина, к сожалению, может далеко не все. И не скоро еще сможет. Даже в начале двадцать первого века…
Доктор Брюкер выписал ему успокоительные таблетки — для снятия напряжения и стресса, а также, по его просьбе, сочинил целое письмо на имя рейхсминистра Геббельса, в котором категорически не рекомендовал задействовать лейтенанта Петера Штауфа на публичных мероприятиях — выступлениях, митингах и встречах. Во избежание, так сказать, повторения нервного срыва и тяжелых последствий для его здоровья…