Хороший немец
Шрифт:
— Это логика войны, герр Гейсмар, а не полицейского расследования, — сказал Гюнтер, отходя от карты.
— Ну, я ее не начинал. Боже, я всего лишь хотел написать статью.
— Тем не менее все так, как вы говорите, — сказал Гюнтер, беря со стола траурный галстук. — Если начал, доводи дело до конца. — Он стал пропускать галстук под воротником рубашки, не глядя в зеркало. — Будем надеяться на вашу победу.
— У меня хороший помощник и поддержка армии США. Победа будет за нами. А потом…
Гюнтер
— Да, потом. — Он посмотрел на галстук и распрямил концы. — Потом у вас будет мир.
Вторая половина дня на квартире просто вымотала, а ужин оказался и того хуже. Лина раздобыла капусты, смешала ее с армейской говяжьей тушенкой, выложила все это разваренной массой на тарелку, и они тыкали вокруг нее вилками. Только Эрих ел с аппетитом. Его наблюдательные, как у Ренаты, глазки перебегали с одного угрюмого лица на другое, но и он молчал, очевидно, привыкнув к безмолвным трапезам. Эмиль, узнав, что его завтра передадут, воспрял духом, но затем опять мрачно затих и провел большую часть дня лежа на кушетке, прикрыв глаза рукой, как заключенный, лишенный прогулок. Эрзац-кофе был слабым и горьким — исключительно предлог посидеть за столом подольше, пить его было невозможно. Появлению Розена все обрадовались. Все лучше, чем звяканье ложечек.
— Смотри, что Доротея нашла для тебя, — сказал он Эриху, передавая ему надкусанную половинку плитки шоколада, и улыбнулся, когда мальчик сорвал фольгу. — Только не всю сразу.
— Вы так добры к нему, — сказала Лина. — Ей лучше?
— Рот еще опухший, — сказал он. Пьяный солдат две ночи назад залепил ей пощечину. — Шоколад по крайней мере не употребляет.
— Мне можно к ней? — сказал Эрих.
— Вы разрешаете? — спросил Розен у Лины и, когда та кивнула, сказал: — Иди, но не забудь сделать вид, что она выглядит как прежде. Поблагодари ее за шоколад и скажи только: «Жаль, что у вас болит зубик».
— Знаю, синяка я не вижу.
— Правильно, — спокойно сказал Розен. — Синяка ты не видишь.
— Я могу помочь? — спросила Лина.
— С ней все в порядке, только распухла немного. Мой ассистент поможет ей поправиться, — сказал он, передавая Эриху рюкзак. — Мы недолго.
— И такую жизнь ты ей предлагаешь, — сказал Эмиль Джейку, когда они ушли. — Проститутки и евреи.
— Замолчи, — сказала Лина. — Ты не имеешь права так говорить.
— Не имею права? Ты моя жена. Розен… — Он пожал плечами. — Как они прилипли друг к другу.
— Прекрати. Перестань болтать. Он о мальчике ничего не знает.
— Они всегда узнают друг друга.
Лина испуганно взглянула на него, затем встала и принялась убирать со стола.
— Наш последний вечер, — сказала она, складывая тарелки стопкой. — И ты умудрился его испортить. Я надеялась,
— С собственной женой и ее любовником. Большое удовольствие.
На какое-то мгновение она уязвленно замерла с тарелкой в руках, а затем положила ее в стопку.
— Ты прав, — сказала она. — Ребенку здесь не место. Сегодня вечером отведу его к Ханнелоре.
— Ты не успеешь вернуться до комендантского часа, — сказал Джейк.
— Я останусь там. Мне здесь тоже не место. Можешь сам слушать эту белиберду. Я устала.
— Ты уходишь? — спросил Эмиль, застигнутый врасплох.
— А что? Не с тобой же оставаться. Попрощаемся здесь. Мне тебя жаль. Ты обижен и зол — зачем так расставаться? Мы должны радоваться друг за друга. Ты уедешь к американцам. Ты хочешь той жизни. А я…
— А ты останешься с проститутками.
— Да, я остаюсь с проститутками, — сказала она.
— Как ты смеешь? — сказал Джейк.
— Все в порядке, — сказала Лина, покачав головой. — Он не то имеет в виду. Я знаю его. — Она подошла к Эмилю. — Не так ли? — Она подняла руку, чтобы положить ему на голову, но, посмотрев на него, опустила. — Такой злой. Посмотри на свои очки, опять грязные. — Она сняла с него очки и привычным жестом протерла их юбкой. — Вот теперь видно.
— Я вижу очень хорошо. Все как есть. То, что ты наделал, — сказал он Джейку.
— Да, что он наделал, — повторила Лина устало и почти грустно. — Спас тебе жизнь. А теперь дает шанс начать новую. Ты хоть это понимаешь? — Она снова подняла руку и на этот раз положила ему на плечо. — Не будь таким. Помнишь, во время войны — сколько раз? — мы думали, выживем или нет. Тогда значение имело только это. И мы выжили. Может быть, именно для этого — для новой жизни для обоих.
— Выжили не все из нас.
Она убрала руку.
— Нет, не все.
— Для тебя, пожалуй, удобно, что Петера нет в живых. В твоей новой жизни.
Отреагировали только ее глаза — веки дернулись.
Джейк с яростью посмотрел на Эмиля:
— Слушай, ты, ублюдок…
Лина махнула рукой, останавливая его.
— Достаточно, мы и так много наговорили. — Она презрительно посмотрела на Эмиля. — Боже, и ты говоришь это мне.
Эмиль промолчал, уставившись в стол.
Лина подошла к письменному столу, открыла ящик и достала фотографию.
— У меня кое-что есть для тебя, — сказала она, передавая снимок. — Нашла в своих вещах.
Эмиль, моргая, поставил снимок перед собой, внимательно посмотрел на него; плечи его опустились, он как-то весь обмяк, даже глаза потеплели.
— Какая ты… — сказал он тихо.
— И ты, — сказала над его плечом Лина — так интимно, что на секунду Джейк почувствовал себя лишним в комнате. — Ну как?