Хоррорная сказка
Шрифт:
— Где там эта сучка… Опять поди ебётся с кем попало, или дрочит сама себе на ближайшей поляне. Вот блядь, хоть бы деньги брала, помогла семье. — Калоша сплюнула в кадку с фикусом и подкурила самодельную сигару об лучину из печки. — Кхе-кхе, хорош табак, зараза. Крепче только пирожки.
Никто доподлинно не знал возраст Старой Калоши, но выглядела бабка очень крепко. Кто-то поговаривал, что это из-за регулярной проспиртовки, кто-то записывал её в ведьмы. Про Фею тоже говорили, но не так громко. На самом деле, давным-давно крылатая приходила к женщине и в обмен на незначительную услугу забрала себе её такую ненужную необходимость, как сон. Уже добрый десяток лет Калоша варила в два раза больше самогона. Поначалу она боялась
— От дрянь, глядишь, опять без кайфа останусь. — Бабка недовольно причмокнула и аккуратно затушила окурок. Об землю в цветочном горшке, выполнявшем роль пепельницы. И что самое интересное, цветок не дох, а только рос и колосился. Хотя возможно и поливка спиртом тому причиной.
Уже на подходе к домику Бабули можно было догадаться о происходящих там событиях. Над трубой вился дымок, а внутри слышались звяканье стеклянной посуды и глухое бормотанье. Старая Карга гнала самогон.
Крёстная Фея с глубоким внутренним удовлетворением отметила, что общий вид домика свидетельствует о высоких доходах производителя. Будет что оставить наследникам! Дело в том, что Фея собиралась предъявить Старой Калоше счёт. И прошло уже не десять лет, как было указано в договоре, а десять лет, один месяц, четыре дня и пятнадцать часов. Фея была очень деликатной женщиной, она не заявилась к Бабуле в тот же миг как пришёл срок расплаты, рассчитывая на сознательность той, однако эта Старая Карга, очевидно, и думать забыла о своих долгах. Вместо того, чтобы приводить в порядок дела и готовиться к отбытию в мир иной — что при этом полагается делать, Фея представляла себе смутно, но была уверена, что сразу бы заметила, если бы клиент этим занялся — эта Старая Калоша спокойно себе гнала самогон! И Фея, превозмогая свою деликатность, собрала волю в кулак и лично заявилась к Бабуле домой. Без вызова! Проявившись на ступеньках крыльца, Фея, деликатно, но настойчиво постучала в дверь домика.
Услышав стук, Калоша торопливо зажевала приятный табачный запах листочком фикуса. Хотя она и считала внучку крайне непорядочной девицей, но по привычке предпочитала представляться перед ней заботливой бабулей. Хотя бы первые пять минут. А затем, как ушат помоев вылить на Шапку поток упрёков и претензий — милое дело. Контрастный душ в общении с людьми весьма полезен, а уж пособачиться и погрызть родных и близких — вообще верх удовольствия.
— Иду, моя хорошая, — просюсюкала старуха, повязывая на полностью седую голову косынку. — Сейчас бабуля тебя пустит, пригреет, поцелует, кровиночку свою сладенькую, пирожок вкусненький…
При воспоминании о задержанных пирожках у бабули свело вставную челюсть и сорвало крышу. Пока только верхнюю.
— Ну что, блядина, натрахалась?! — заорала Калоша, распахивая дверь и втаскивая «внучку» в избу. Здесь, в полумраке сеней, совесть её была чиста. — Куда корзинку подевала, падла сисястая?! — оседлав «кровиночку» как заправского жеребца, старуха жалела, что не может ей заехать по лицу, поскольку лицом гостья была направлена в безукоризненно чистый половик, связанный из рваных колготок. Ручная работа! Сродни самогону, только процесс несколько иной.
Дверь резко распахнулась, и Фея влетела в сени направляемая чьей-то могучей рукой. Та же настойчивая рука, соединившись со своей товаркой, взяла её за грудки, потрясла и опрокинула на пол. Нос Феи уткнулся в отвратительный половик и тут же забился пылью, а нежные бёдра ощутили чью-то тушу взгромоздившуюся на неё верхом. Фея задёргалась и той частью тела, что находится пониже спины и сзади туловища совершила поступательные движения. Будь она лошадью, можно было бы сказать, что она взбрыкнула. Любая другая на её месте осыпала бы этого кого-то отборной бранью, но Фея была воспитанной и деликатной женщиной, поэтому она оторвала голову от пола, громко чихнула и заорала:
— Сейчас
Намек на возраст возмутил Калошу. Да, она старая, очень старая, но это не значит, что любая соплячка может указывать на количество прожитых лет! А уж то, что «внучка» ущипнула ее за свисающую до пупа тощую грудь, раззадорило бабулю еще больше. Сползая на бедра гостьи, хозяйка избушки отвесила несколько шлепков по сочной заднице, с наслаждением выслушав звук пружинящей плоти.
— Инцест задумала, сучка? Думаешь, бабуля давно не ебалась? А вот хрен тебе в задницу… Кстати.
Конечно, мысль о вставлении некого предмета в похотливое отверстие Шапки была соблазнительной, но смутило старуху не это.
— Где твой красный капюшончик? Что на тебе за хламида? — с этими словами Калоша сдернула с Крестной Феи чёрный капюшон и взглянула той в лицо. — Ты кто такая, а? Где моя любимая внученька?
Её голос внезапно стал нежным и ласковым, ещё не хватало, чтобы какая-то баба растрепала всей округе о том, как Калоша обращается с родственниками. Как ни странно, Фею она не узнала. Да и зачем запоминать того, кому что-то должен, тем более свою душу?
— Я тут жду свою кровиночку, беспокоюсь, как бы на неё кто не напал в лесу, не обидел. — Бабка продолжила квохтать, слезая с Феи и проходя в зал. — Заходите, мой дом всегда открыт для добрых гостей.
Кряхтя и отряхиваясь, Фея поднялась, привела себя в порядок и задумчиво поплелась бабке вослед. Несомненным было одно — Старая Кошёлка её не узнала. И это было странно, потому что виделись они целых два раза. Первый раз восемнадцать лет назад, когда Крёстная Фея в оправдание своего прозвища припёрлась на крестины Красной Шапки и втёрлась в семью. Второй раз, десять лет назад — когда они заключили договор, и Фея помогла Бабульке устроить свой теперешний гешефт. Это было, в конце концов, обидно! Фея считала себя незабываемой личностью — она же умела колдовать! К тому же она была красивой женщиной (кривые ноги и чёрные усики не в счёт) и люди, несомненно, должны были впечатляться от её красоты. В этом месте Фея притормозила свои фантазии и резонно рассудила, что бабке нефиг от неё впечатляться, взаимности она всё равно не дождётся.
Накачав себя таким образом, Фея решительно направилась в комнату, вытаскивая на ходу договор на гербовой бумаге и с росписью кровью. Войдя, она взмахнула бумагой перед носом бабки и грозно вопросила:
— Меня ты, Старая Карга, не помнишь, а это узнаёшь? — И она потрясла распиской в воздухе.
Бабуля похолодела. Если говорить более образно и патетично, разбавить водой и словесными украшениями, то холодная волна поднялась от кончиков давно нестриженых — некогда! — ногтей больших пальцев на ногах бабули. Далее холод прошел через голеностопы, лодыжки, задержался на коленях (которые, кстати, иногда ныли на перемену погоды), прошел по бедрам, тощим, но крепким ягодицам, задержался на пояснице (данная часть тела тоже время от времени реагировала на погоду). Холод пробежался по спине, заморозил готовящийся вырваться из горла Старой Калоши крик ужаса. Наконец, макушка под платком окончательно покрылась изморозью. Образно говоря.
Итак, бабуля похолодела. Но постаралась скрыть своё оцепенение, и через несколько минут соблаговолила отреагировать на бумагу, до сих пор любезно качающуюся перед ее носом. Отреагировала должным образом.
— Чиво это? Кака-то бумаженция, подобных у меня в сортире навалом сложено. — Малограмотной речью Калоша пыталась отвлечь внимание Феи. — Али ты туялетом интересуешься? Дык на улице он, вона там. Проводить?
Глаза бабки смотрели прямо на гостью. Теперь она узнала её. Но решила стоять за свою жизнь до победного конца. Конец, как и оргазм, не должен наступать слишком быстро.