Хосе Ризаль
Шрифт:
Здесь в число членов «Катипунана» они принимают вождей повстанческого крестьянского движения, здесь впервые они говорят о подготовке вооруженного восстания филиппинского народа, как о главной цели «Катипунана».
В глубоком и мрачном молчании горной пещеры, при неверном свете факелов «сыновья народа» пишут на влажных стенах куском угля первый революционный лозунг: «Да здравствует филиппинская независимость!..»
После совещания руководители «Катипунана» приступают к выполнению намеченной трудной задачи. Подготовка филиппинского народа к восстанию идет параллельно росту организации и числа членов. Никто
«Катипунан» готовился к восстанию, и в глазах всех «сыновей народа», от верховного президента Бонифацио и до последнего катипуна, единственным вождем восстания должен был явиться Хосе Ризаль.
Ризаль, изолированный в Дапитане, отстраненный и отстранившийся сам от участия в национально-освободительной борьбе, продолжает владеть умами своих соотечественников.
Когда подготовка к вооруженному восстанию зашла достаточно далеко, Бонифацио послал к Ризалю в Дапитан делегата Пио Валенсуэла, впоследствии занявшего почетное место в списке филиппинских революционных борцов. Валенсуэла, старый друг Ризаля, должен был посвятить его в планы восстания, просить его советов, предложить ему стать во главе народной борьбы.
Зная об относительной свободе, которой пользовался Ризаль в пределах Дапитана, филиппинские революционеры рассчитывали без особых затруднений организовать его побег из ссылки. Чтобы скрыть от бдительных колониальных властей истинные цели своей поездки, Пио Валенсуэла захватил с собой слепого, якобы направлявшегося к знаменитому доктору Ризалю для глазной операции. Колониальные власти уже привыкли к паломничеству в Дапитан больных со всех концов Филиппин и из-за границы, и это не должно было вызвать никаких подозрений.
Валенсуэла рассчитывал пробыть в Дапитане длительный срок и обсудить с Ризалем все подробности побега и участия в восстании. Сейчас трудно судить, в какой форме Ризаль отказался от руководства восстанием. Пио Валенсуэла уже впоследствии на допросе заявил колониальным властям, что Ризаль резко критиковал самую идею вооруженного восстания и уговаривал его не прибегать к насилию. По словам Валенсуэла, его неудачная миссия закончилась ссорой с Ризалем, после которой он уехал на другой же день.
С другой стороны, боевой генерал филиппинской революции Алехандрино уверяет, что Ризаль не отбрасывал идею восстания вообще, а лишь считал его преждевременным и требовал обязательно привлечь богатые слои населения. Он даже якобы указал на Антонио Луна, как на наиболее подходящее лицо для установления контакта с верхушкой филиппинской буржуазии.
Некоторые члены «Катипунана» действительно пытались связаться с Антонио Луна, но он высмеял планы вооруженного восстания. «Чем мы будем сражаться? — заявил он. — Этим, что ли?» — и показал на свои зубы.
Так же неудачна была попытка привлечь к участию в заговоре
Никто из них не хотел рисковать своей жизнью и имуществом ради восстания, в успех которого они не верили.
О подлинном отношении Ризаля к идее восстания в этот период не может быть споров. Впоследствии он сам с полной откровенностью и публично заявил о своем отрицательном отношении к восстанию.
Отказ Ризаля, однако, не ослабил решимости Бонифацио. Горяча и убедительно доказывал он своим соратникам всю неосновательность аргументов Ризаля.
«Разве американские колонисты не были вооружены еще хуже для борьбы с могущественной Англией? И тем не менее они добились свободы!»
«Большинство революций, как учит история, — говорил Бонифацио, — были начаты народом с жалким оружием или голыми руками».
«Народ, которого Камилл Демулен повел на Пале-Рояль в решительную июльскую ночь, был безоружен. Вряд ли хоть один из них обладал более смертоносным оружием, чем молоток. И все же от эха их шагов рухнул абсолютизм даже в отдаленных углах Европы».
Бонифацио вовсе не намерен был ждать, пока все филиппинцы получат университетские дипломы и в изысканных выражениях прославят сладость свободы.
Он звал на бой и сумел своим убежденным красноречием увлечь и других лидеров «Катипунана». Подготовка народного восстания продолжалась.
Ризаль, между тем, не только отказался от участия в восстании, но приложил все усилия, чтобы покинуть Филиппины.
В начале 1896 года он получил от своего друга Блюментрита письмо, описывавшее события на Кубе. На Кубе уже давно велась повстанческая борьба населения, и кровавые попытки правительства подавить ее не прекращались. Блюментрит рассказывал о бедственном положении раненых в кубинских госпиталях, об ужасной тропической лихорадке, косившей и здоровых и раненых солдат, о нехватке врачей.
Письмо друга вызвало у Ризаля желание поехать на Кубу в качестве врача. Не наносить раны, хотя бы и врагам, а лечить раненых и больных — в этом видел свое призвание Ризаль. Он обратился к генерал-губернатору с просьбой разрешить ему отправиться врачом-добровольцем в испанские военные госпитали на Кубе.
Деспухола сменил уже новый генерал-губернатор Филиппин — Рамон Бланко, будущий жестокий палач, а по существу — безвольная игрушка в руках монашеских орденов.
Бланко «милостиво» согласился на предложение Ризаля. Однако доктор-доброволец продолжал оставаться арестантом; на Кубу он должен был отправиться обязательно на испанском корабле через Испанию.
Первого августа 1896 года изгнанник покинул место своей четырехлетней ссылки. Его сопровождала жена, которая должна была остаться на время отъезда Ризаля с его родными в Биньяне или Маниле.
Товаро-пассажирские пароходики, связывавшие Дапитан с Манилой, двигались томительно медленно. Во время долгих стоянок в портах Ризаль по нескольку часов проводил на берегу. В Думагуэте он присутствовал на банкете, устроенном в его честь, в Себу он успел произвести сложную глазную операцию.
Когда, наконец, каботажный пароходик пришвартовался в Маниле, выяснилось, что Ризаль опоздал. Пароход на Барселону отошел за несколько часов до его приезда. Это случайное опоздание стоило Ризалю жизни.