Хосров и Ширин
Шрифт:
Когда придет пора воде помчаться вниз, —
С ней счастье потечет, к тебе придет Парвиз.
Ты скажешь: «Я добро и зло постичь сумела»,
Когда своим ключом раскроешь створки дела.
Сине-зеленою нам кажется парча,
А в складках скрылся цвет багряного луча.
Немало мест, что нам простой землею мнятся,
А там и бирюза и яхонты таятся».
И удалось Бану —
Кумир, что без четы, с терпеньем сочетать.
И опытный Шапур, властитель изречений,
Привел ей несколько тончайших заключений.
И сердце жаркое в покой заключено,
О милом памятью утешено оно.
Ширин сносила дни, что горестно летели,
Без счастья прочного, без сердца в нежном теле.
Завещание Михин-Бану
Бану тоску Ширин стремилась превозмочь.
Опять ее Луна должна украсить ночь.
Но к благу бытия пресытившись любовью
Она, призвав Ширин однажды к изголовью,
Ей подает ключи: «Сокровища принять
Готова будь, Ширин, твоя уходит мать».
С недугом тяжкий спор стал глуше, бесполезней:
От благоденствия Бану пришла к болезни.
Недуга быстрого ее промучил зной;
Отвергло тело — дух, дух — мир отверг земной.
Рок разлучил ее с отрадой жизни краткой, —
И мир столь сладостный она вручила Сладкой.
Ушел ее закат за черный небосклон,-
И в землю снизошла, покинув царский трон.
То мирозданья власть; иного нет удела.
Всем веснам свой предел земля иметь велела.
Хоть склянка из камней, но склянка не снесет
Удар кремня, и все свой обретет черед.
Судьба творит стекло, иначе не бывает,
Но каждое стекло она же разбивает.
Пусть мудрая пчела скопить сумела мед, —
В чем польза, коль сама весь этот съела мед?
Вкруг зримого всего не вихри ли завыли?
Ты зримым не пленись: оно — пригоршня пыли.
И ветер, налетев, раскинет складки риз.
И травы разметет, и сломит кипарис.
В основу ветер взят, и вот — жилье готово.
Не радуйся жилью: плоха его основа.
Из-за чего в силках ты бьешься? Посмотри:
Нам дан гнилой орех, лишь пустота внутри.
Как заяц, как лиса, прельщаться ль в жизни краткой
Сном рока заячьим да лисьею повадкой?
Охотники на львов! Их мощный ряд — не мал.
Но сей лисице барс их в должный
Я взором опыта на мир взглянул, — и что же?
С чесанием руки все наслажденья схожи.
Так хорошо руке! А тронь, а снова тронь, —
И скоро руку жжет мучительный огонь.
Хоть сладостно пьянит благая чаша мира,
Похмелье — лишь оно останется от пира.
Забудь свою печаль: ее не стоит свет,
И радости твоей твой мир не стоит, нет!
Уставил яства мир направо и налево, —
Но вкусишь только то, что умещает чрево.
Сто кладов у тебя иль только лишь динар, —
Лишь то, что сможешь съесть, от мира примешь в дар.
Пока во здравье ты, пока не стал ты хилым,
Твой дух всем сумрачным противостанет силам.
Коль поколеблен дух, коль в нем не стало сил —
Напрасно бы у звезд здоровья ты просил.
Твой улыбнется рот земному пепелищу,
Коль естество твое усваивает пищу.
Коль человек взомнит: «Уж мне надежды нет», —
Путей спасения он забывает след.
Мир и дела его — все кажется мне ядом.
Ешь осторожно снедь; мирским не верь усладам.
О жадный! Кто жадней могильных злых червей!
Ты пояс подтяни, как скромный муравей.
Недуг обходит тех, кто скромен, а сегодня.
Как и вчера, умрет обжор дебелых сотня.
Не надо истреблять чрезмерно много трав,
Иль станешь ты искать лекарственный состав.
Коль будешь хлеб вкушать, как долю гюлышакара,
Ты тело не отдашь в неволю гюльшакара.
Как роза, блещет все, что не пошло на снедь,
Но съеденным плодам уж не блистать, а тлеть.
Зачем стяжаешь ты, коль жизни ты не просишь?
Спеша к мирским делам, зачем ты их поносишь?
Тому дает покой житейский горький дол,
Кто в нем подобно мне приюта не нашел.
Кто поселился в нем, тот должен на потребу
Иметь хоть горсть воды к ниспосланному хлебу.
Ты, смятой глины ком, — в смятении не будь!
Ты — прах, но пусть твоя не изнывает грудь.
Стыдится мир того, кто может из-за мира
В уныние прийти, чей дух блуждает сиро.
О пропитанье, друг, ты не имей забот:
Кто жизнь тебе послал, тебе и снедь пошлет.
Как небо ни хитро, как небо ни зловеще, —