Хождение по мукам (книга 3)
Шрифт:
– Как вас зовут?
– Это к делу не относится.
– Вы - женщина?
– Вам от этого легче не станет.
На том разговор бы и кончился, но Даша не могла оторвать глаз от этого чудного лица.
– Почему вы разговариваете со мной, как с врагом?– тихо спросила она.– Вы же меня не знаете. Зачем заранее предполагать, что я - враг? Я такая же русская женщина, как и вы... Наверно, только больше вашего страдала...
– Как это - русская?.. Откуда это - русское?.. Буржуи, - с запинкой и от этого нахмурясь, проговорил красноармеец.
У Даши раздвинулись
– Это вы оставьте, - сказал угрожающе.– Это вам, гражданка, не поможет...
– Что, что мне поможет?– страстно ответила Даша.– Вы вот нашли, что делать, а я не нашла... Я без памяти убежала от той жизни. Убежала за своим счастьем... И мне завидно... Я бы тоже так - перетянула ремнем шинель!
Она так взволновалась, что откинула с головы платок, изо всей силы стискивала в кулачках его концы.
– У вас все ясно, все просто... Вы за что воюете? Чтобы женщина без слез могла смотреть на эти звезды... Я тоже хочу такого счастья...
Она говорила, и он слушал, не пытаясь ее остановить, смущенный этой непонятной страстностью. В это время из хаты вышел ротный командир и пробасил:
– А ну, Агриппина, давай сюда гадов.
Командир полка, с широко расставленными блестящими глазами, с трубкой в зубах, и ротный командир, обветренный, как кора, - оба в шинелях и картузах, - сидели в хате у стола, положив локти перед огоньком светильни. Ротный велел остановившимся у двери Даше и Кузьме Кузьмичу подойти ближе.
– Почему были в степи в расположении войск?
Глаза его уставились не куда-нибудь, а прямо в их глаза. От этого взгляда Даша вдруг изнемогла, прошелестела сухими губами:
– Он расскажет. Можно - я сяду?
Она села, держась за края лавки, и глядела на огонек, плавающий в глиняном черепке. Кузьма Кузьмич, причмокивая, переступая с ноги на ногу, начал рассказывать о том, как он подобрал в степи Дарью Дмитриевну и как они шли к Дону, размышляя преимущественно о высоких материях. Об этой стороне их путешествия он заговорил подробно, захлебываясь, торопясь, чтобы его не перебили. Но командиры за столом сидели, как две глыбы.
– Великое дело, граждане командиры, мыслить большими категориями. Что хочу сказать? Спасибо революции за то, что оторвала нас от унылых мелочей. Богоравное существо, человек, предназначенный к совершению высоких задач, - как Орфей струнами лиры оживлять камни и усмирять бешенство дикой природы, - человек этот при коптящем ночнике муслил кредитки и ум, как бы ловчее объегорить соседа... Спасибо вам, - разбили убогое житие, будь ему нелегкая память... Муслить больше стало нечего, хочешь не хочешь перестраивайся на высокие темы... В доказательство моей искренности вот... (Он вытащил мешочек с солью.) Вот единственная моя собственность, больше мне ничего не надо, остальное или прошу, или ворую. Но, граждане командиры, хочу с вами поспорить... Боретесь вы счастья ради человека, а человека-то часто забываете, он у вас пропадает между строк. Не
– Хитро загнуто, - пустив дымок, сказал командир полка.
– А ну, покажите документы, - вслед за ним сказал ротный. Взяв у Кузьмы Кузьмича и Даши паспорта, он придвинул светильню и низко нагнулся, мусоля палец, осторожно перелистывая паспортные книжки. Командир полка изредка тяжело вздыхал, посасывая обгоревшую трубочку, которая дымила у него под усами уже пятый год войны.
– Кто ваш отец?– спросил ротный у Даши.
– Доктор Булавин.
– Это, что же, не министр бывшего самарского правительства?
– Да.
Ротный взглянул на командира полка и протянул ему Дашин паспорт. Хмурясь, спросил у Кузьмы Кузьмича:
– Вы, что же, сами - из жеребячьего сословия?
Кузьма Кузьмич, будто давно ожидая этого вопроса, с восторгом зашаркал опорками:
– Дважды был изгоняем из семинарии - за осквернение пищи и за, сочинение вольнодумных куплетов. Отец мой, саратовский благочинный, дважды отеческой рукой спускал мне шкуру со спины. Дальнейший послужной список приложен при паспорте...
Не слушая его, ротный покосился на Дашу:
– Тяжелое ваше дело... Придется вам рассказать всю правду.– Он сморщился и за-кряхтел, листая паспорт.– Это еще, пожалуй, может вас выручить. Да, тяжелое дело.
Даша молча глядела на него расширенными глазами. Тогда Агриппина, стоявшая у двери, сказала с упрямством:
– Иван, ей можно верить, я с ней говорила...
Ротный, подняв большой нос, уставился на Агриппину. Командир полка усмехнулся. Кузьма Кузьмич часто-часто закивал красным, веселым лицом. Ротный проговорил медленно:
– Это - где мы, на посиделках? (Кудрявые усы командира полка запрыгали, глаза сощурились.) Красноармеец Чебрец, на каком основании встреваете в допрос?..
Агриппина даже задышала от злости; не будь здесь командира полка, она бы не задумалась, ответила ротному, как баба на перелазе... Но он пробасил:
– Красноармеец Чебрец, выдь за дверь.
Агриппина только полыхнула темными глазами, стукнула прикладом, поджав губы, вышла из хаты. Ротный, сопя, полез в карман за табаком.
– Так, значит, и тут успели, агитировали?..
Опустив голову, Даша ответила:
– Я прошу мне верить. Если не верите, - мне незачем говорить. Мой отец, Булавин, ваш враг, он и мой враг... Он хотел меня казнить, я убежала из Самары...
Ротный развел большими руками перед светильней.
– Гражданка, как же вам верить, вы же сказки рассказываете.
Тогда командир полка вынул трубочку изо рта, обтер ее об рукав и сказал солидно:
– Не горячись, Гора, она, может, дело говорит... Ваша фамилия Телегина? (Даша - чуть слышно: "Да".) Имя, отчество вашего мужа помните?