Хозяин бабочек
Шрифт:
Это было не яблоко — персик. И не золотой, обычный. Просто очень розовый и сочный.
Я очнулся возле потухшего костра. Очнулся от того, что Сакаяма тыкал меня граблями. Доброе утро!
Без завтрака, без утреннего кофе, без попыток если не умыться, то хотя бы причесаться, я трусил за ним вниз по каменистой, то и дело осыпающейся тропинке. Периодически падая и расшибая колени, обдирая ладони и ненавидя весь мир. Который совершенно не заслуживает того, чтобы в нем жил такой прекрасный я! И, между прочим, если подкараулить момент и пнуть эту мерзкую свинью в зад, то она
— Погодите! — сказал я — Что-то не то! Послушайте, не бегите так! Что-то не в порядке!
— Чего ты хнычешь? — спросил Сакаяма, остановившись и повернув свою отвратительную харю, по которой так и хотелось вмазать кулаком. А еще лучше ножом!
— Я очень злюсь, — сказал я, — и хочу вас убить. А это не совсем в моем характере. Такое впечатление, что кто-то пытается думать за меня.
— А… — сказал Сакаяма. — Это черти носатые, небось, мутят. Сами трусливы, как мыши, из нор колдуют.
С этим словами он неожиданно двинул меня ручкой граблей по виску, и я успел заметить, как гора кувыркнулась в небо, а потом все закрыла мгла.
Трясь, трясь, трясь…
Меня сейчас вырвет! Что такое мягкое и вонючее бьет меня по носу, почему все так болтается, где мои ноги?! Я застонал.
— А, очнулся! — сказал Сакаяма, тащивший меня на спине, как куль, причем держал он меня за ноги так, что голова свисала сзади до его коленей. — Очнулся, так иди сам!
С этими словами он бросил меня на дорогу.
— Ну что, теперь ты меньше на меня злишься?
— Не сказал бы, — сказал я, садясь в пыли и мотая головой.
— Если бы я тебя не вырубил, они бы тебя совсем с ума свели — могли и в расщелину заставить прыгнуть. Странно, что ты вообще заметил, что они тебя подцепили.
— У меня шапка волшебная, — пробормотал я, показывая пальцем на голову.
Сакаяма наклонился, рассматривая шапку, потом сплюнул в пыль и посеменил по дороге, бросив через плечо «Не отставать!»
Окрестные пейзажи меж тем решительно изменились. Гора, с которой мы спускались, отодвинулась так далеко, что порой терялась в дымке неба, исчезли поля и заросли — пыльная желтая утоптанная дорога вилась между высоких сухих трав, изредка сменявшихся небольшими группами деревьев, чьи белые и черные скрюченные стволы тесно переплетались друг с другом, и на кривых ветках которых не было и следа листвы. Зато на этих ветках во множестве сидели птицы, чьи розовые голые шеи и кривые клювы не оставляли сомнений в том, чем эти птички привычны заниматься.
— Это Учгур? — спросил я спину Сакаямы, и, похоже, Сакаяма кивнул — с такой жирной шеей не очень-то и поймешь.
Неплохо так нас облачко прокатило. И Сакаяма, кажется, бежал со скоростью хорошего мопеда, даже и со мной на плечах. Да и сейчас травы и деревья убегают назад подозрительно быстро. Что происходит? Я просто не смог бы долго держать такой темп!
— Не отставать! — рявкнул свин.
А я и не отставал — лишь чуть-чуть замешкался, роясь в своих панелях. Ага, оказывается, на мне два положительных баффа висят — маленькие и почти прозрачные. Я потому их и не заметил. «Боевой дух» и «Слово командира» — на 70 процентов повышена скорость, на 80% снижен набор усталости. Интересно, а на силу у свиньи что-нибудь есть… хотя, плюс семьдесят процентов от ноля — ноль же будет, да? Но вообще бафф нереально крутой, странно, что он на отряд
Завесив весь обзор панелями, всадников я заметил в самый последний момент — для меня они вынырнули буквально из ниоткуда — полдюжины степняков в уже знакомых хвостатых шапках, гнедые кони, кривые сабли, у пары в руках копья… или пики… никогда не умел различать. У одного за спиной короткий лук, почти детский на вид, но не думаю, что стоит обманываться безобидным видом оружия.
Они окружили нас, гарцуя.
— Кто такие? Откуда идете и по чьему поручению?
Свин Сакаяма сунул грабли под мышку, сложил ладони, согнулся в коротком поклоне, заговорил гнусаво-жалобным голосом.
— Мы — благочестивые странники-паломники, постигающие дхарму, читающие сутры, идем в земли учгурские к князю Жугару — срубить ему голову и бросить ее в отхожее место.
Обманчиво почтительный голос свиньи не сразу позволил понять, что именно он сказал, учгурцы выслушали его вполне благодушно, и еще какие-то доли секунды благодушие помедлило на их лицах, прежде чем смениться изумлением и яростью.
Я же просто онемел от выходки Сакаямы. А он тем временам вскинул грабли и бросился в бой. Бой выглядел так: свин крутился, держа грабли за рукоятку, с такой скоростью, что распугал всех лошадей, которые, как их ни понукали всадники, пятились и отказывались приближаться на расстояние удара меча или даже копья к гудящему кругу, образованному стремительно вращающимся сельхозорудием. Тогда всадники спешились и кинулись на Сакаяму, воздев свои кривые сабли.
Кроме одного, лучника, который проскакал вперед по дороге к тому месту, где в траве прятался я, сорвал со спины полукруглый лук и быстро наложил на него стрелу. Первый выстрел он промазал, возможно, потому, что ему помешал дебафф сглаза, но вторая, похоже, попала в цель, судя по отчаянному хрюканью. Третью же стрелу лучник выпустить не успел, потому что ему в глаз прилетел Сулейман ибн Дауд.
А что еще делать было — зелья у меня кончились, камней под рукой не оказалось…
Лягушонок еще в полете успел плюнуть лучнику в глаз, а по прилету тут же вцепился ему в нос, так что какое-то время лучник был занят тем, что орал и бил себя по лицу. Судя по мигнувшей и погасшей иконке фамильяра, один из ударов оказался удачным, с ревом лучник обратил ко мне лицо, превратившееся в кошмарный блин с выпучившимся шаром глаза, — и я кинулся бежать от него по полю, надеясь, что в таком виде он как следует прицелиться не сможет.
Как выяснилось, если вовремя петлять, то догнать меня под свинским баффом даже на лошади не так-то просто, я успевал развернуться на сто шестьдесят градусов за пару шагов до того, как по мне должны были заехать саблей, и пока лошадь еще делала несколько прыжков по инерции, пока разворачивалась, я уже успевал прилично разорвать дистанцию. Не знаю, сколько бы продолжалось это безобразие, но вдруг я услышал тяжелый звук падения и отчаянное ржание. Когда я обернулся, бьющаяся в траве лошадь как раз поднялась на ноги и, слегка прихрамывая, ускакала, волоча за собой висящее на оборванной подпруге седло. Лучника видно не было. Я украдкой приблизился к месту падения. Из земли торчал полусгнивший скрытый травой изогнутый ствол черного дерева, о который, видимо, и споткнулась лошадь. Лучник лежал рядом, спиной вверх. И лицом тоже. Из потревоженного и частично вывернутого трухлявого ствола разбегались белые многоножки.