Хозяин болота
Шрифт:
— Что это воронье разлеталось, не знаешь?
— Кто знает? — помялся Пухов. — Давно уж мотаются здесь… Может, падаль какую зачуяли, а может, как журавли, улететь надумали. Вредная птица… Если улетела — спокойно стало.
— Воронье не улетит, — заверил Аникеев. — Видно, болото себе облюбовали. Воронью чем гаже место, тем жить вольготней.
Он еще раз посмотрел в сторону, где сели журавли, прикинул расстояние, зарядил ружье.
— Пойдешь со мной, — приказал он Пухову.
Пухов закинул
— Не могу. Я тут охранять приставлен. При исполнении я.
— Патроны с картечью есть? — спросил Никита Иваныч, не принимая отказа Пухова. — А то у них сейчас перо крепкое. Это не хлопунцы.
Старуха вздрогнула, поднялась с колен. Нос ее заострился, на бледном лице проступили красные пятна.
— Патроны-то есть, — замялся Пухов. — Да вишь ли, ружье-то у меня который год не открывается.
— Сторож, мать твою… — выругался Аникеев. — Ладно, пошли так. Подранков будешь добивать. Прикладом. Чтобы ни один живым не ушел.
Катерина с ужасом посмотрела на старика и потянулась к нему руками.
— Никита… Пожалей, Никита, не губи! Мы ж каждый год добром их провожали и плакали вслед!
— Все одно не могу, — развел руками Пухов. — Не дойду. Увязну я. Тебе-то что, ты на двух…
Никита Иваныч молча содрал с ноги сапог и протянул Пухову.
— Обувайсь, — скомандовал он. — Набей сапог землей и обувай деревяшку свою.
Пухов вздохнул, тоскливо поглядел на трактора и, засунув протез в сапог, стал набивать его торфом, чтобы не болтался. Для крепости привязал голяшку ремнем от ружья и притопнул ногой.
— Вообще-то как член общества я — против, — раздумывая, сказал Пухов. — За самосуд знаешь что бывает?
— Пошли, — сурово произнес Никита Иваныч. — Хоть чучел наделаем, ребятишки смотреть будут.
— Раз так — пошли, — вздохнул Пухов.
— Опомнись, Никитушка! — взмолилась Катерина, готовая упасть в ноги старику. — Дитем тебя заклинаю — остановись!
… От места, куда приземлился журавлиный клин, доносился неторопливый, покойный клекот: птицы кормились, нагуливая жир перед отлетом.
Никита Иваныч торопился, лез по болоту, не выбирая пути, застревал, вяз, выпутывался и снова лез. Солнце уже поворачивало на закат. В очередной раз выдернув ноги из трясины и оставив там второй сапог, старик заметил, как что-то метнулось в камышах и замерло темным, бесформенным пятном. «Кот!» — подумал он и вскинул ружье. Для этой твари он никогда не жалел зарядов.
Однако в камышах тоненько заскулило, и скоро на пути Никиты Иваныча возник человек, стоящий на четвереньках. Старик повесил ружье на плечо и подошел ближе.
— Вставай, — сказал он. — Нечего ползать да птицу пугать. Вставай, ты ж, поди, человек,
Человек неуверенно приподнялся, но так и не распрямившись до конца, хрипло выдавил:
— Воронье, воронье проклятое заело.
— Айда с нами, — предложил старик. — Да палку какую возьми, а то, чую, патронов не хватит.
Колесов вырвал с корнем измученную болотом сосну, обломал ветки и взвалил дубину на плечо. Старик одобрительно осмотрел свое войско и зашагал дальше.
Ивана Видякина они застали внезапно, хотя шли не скрываясь, и с берега озера марь проглядывалась далеко. Насвистывая, Иван ходил вдоль воды и рассыпал из мешка соль.
— Здорово, — сказал Никита Иваныч, отчего Видякин заметно вздрогнул и уронил мешок. Несколько секунд он смотрел на пришедших и сосредоточенно морщил широкий лоб.
— Я тут солонцы устраиваю, — почему-то виновато объяснил Иван. — Да подкормку для выхухоли… А воронье, сволочь, обнаглело вконец. Все сжирают…
— Айда с нами, — пригласил старик. — Все воронье один черт не накормишь.
Иван Видякин вытряхнул мешок, пристально глянул последний раз на чистую гладь озера и присоединился к Аникееву.
Красться не было смысла. Воронье сидело густо, грузно и безбоязненно, поблескивая на солнце аспидной чернотой. После первого выстрела с пяток воронов распластали крылья. Старик бил не целясь, с удовольствием отмечая, как после каждого выстрела в плотной стае птиц возникает круглая брешь. Однако с каждым разом, пока он перезаряжал одностволку, брешь тут же смыкалась.
— Есть хочется, — в паузе между выстрелами прохрипел Колесов. — У тебя, хозяин, хлебца не найдется?
Пухов методично работал прикладом, вбивая упругих, как резина птиц, в болотную хлябь. Колесов лупил дубиной сильно и как попало, отчего часто мазал и тогда брызги торфяной жижи окатывали скорбно застывшую фигуру Катерины. Иван Видякин складывал битое воронье в мешок и оттаскивал в траншею.
И кобель Баська, разбрызгивая пену с пасти, огромными скачками настигал добычу, давил ее и тут же брезгливо отбрасывал.
Через пять минут у Никиты Иваныча вышли патроны. Трахнув оземь бесполезное ружье, он расставил руки и, пригнувшись, пошел на шуршащую стаю…
В ясные лунные ночи над Алейским болотом слышен тревожный нарастающий шорох. Он начинается где-то в центре, от большого глубокого озера, и ползет к лесистым берегам, напоминая ворчание таежного пожара-низовика. Можно было бы сказать, что это ветер разгоняется по неоглядной мари и шелестит жесткой, болезненной травой, но в такие минуты под белым лунным светом замирает осиновый лист и камышовый пух со зрелым семенем застывает в теплом, влажном воздухе…