Хозяин Черного Замка и другие истории (сборник)
Шрифт:
Жена Джонсона была тихая, кроткая маленькая брюнетка. Его любовь к ней была единственной положительной чертой его характера. Каждый понедельник они вместе раскладывали товары в оконной витрине: вниз клались чистые сорочки в зелёных пакетах, наверху рядами развешивались галстуки, по бокам размещались белые карточки с дешёвыми запонками, а на заднем плане красовались ряды мягких суконных шляп и масса коробок, в которых более ценные шляпы находили защиту от солнечного света. Жена Джонсона сама вела книги и рассылала счета покупателям. Никто, кроме неё, не знал радостей и печалей его незаметного существования. Она разделяла его восторг, когда однажды какой-то джентльмен, отправлявшийся в Индию, купил в их магазине десять дюжин сорочек и невероятное
Лёгкая тревога прокралась в душу Джонсона, когда приблизилось время родов. Но ведь, в конце концов, то была неизбежная и естественная вещь. Чужие жёны проходят через это без вреда для своего здоровья, почему же с его женой должно быть иначе? Он сам происходил из семьи, в которой было четырнадцать человек детей, и однако его мать была жива и здорова. Вообще уклонение от нормального хода вещей возможно только как исключение. Но всё-таки, несмотря на все эти рассуждения, он никак не мог отделаться от навязчивой и тревожной мысли, будто его жене грозит какая-то опасность.
Ещё за пять месяцев до срока Джонсон пригласил к жене лучшего местного акушера – доктора Майльса с Бридпорт-плейс. По мере того как шло время, в магазине между крупными принадлежностями мужского туалета стали появляться какие-то до смешного маленькие: белые платьица, обшитые кружевами и украшенные лентами. И вот однажды вечером, когда Джонсон занимался в магазине прикреплением к галстукам ярлычков с обозначением цены, он услышал наверху какой-то шум, и вслед за тем по лестнице сбежала вниз миссис Пейтон, заявившая, что Люси сделалось нехорошо и что, по её мнению, следует немедленно послать за доктором.
Роберт Джонсон был вообще медлителен по натуре, человек положительный и степенный, он любил делать всё методически. От угла Нью-Норт-роуд, где находилась его лавка, до дома доктора на Бридпорт-плейс было с четверть мили. Когда он вышел из дому, на улице не было ни одного кеба, так что он пошёл пешком, оставив мальчика присмотреть за лавкой. На Бридпорт-плейс ему сказали, что доктора только что позвали к одному больному на Гарман-стрит. Джонсон отправился на Гарман-стрит, уже утратив часть своей степенности, так как им начало овладевать беспокойство. По дороге ему попались два кеба с седоками, но ни одного порожнего. На Гарман-стрит он узнал, что доктор уехал к больному корью, случайно оставив его адрес – Дунстан-роуд, 69, на другой стороне канала Регента. Степенность Джонсона как рукой сняло, когда он подумал о женщинах, ждущих доктора, и теперь он уже не шёл, а бежал изо всех сил по Кингсленд-роуд. По дороге он вскочил в кеб и поехал на Дунстан-роуд. Доктор только что уехал оттуда, и Роберт Джонсон чуть не заплакал от досады. К счастью, он не отпустил извозчика и потому скоро опять был на Бридпорт-плейс. Доктор Майльс ещё не вернулся домой, но его ждали с минуты на минуту. Джонсон остался ждать в высокой, плохо освещённой комнате, в воздухе которой был слышен чуть заметный нездоровый запах эфира. Комната была уставлена массивной мебелью, книги на полках имели мрачный вид, большие чёрные часы уныло тикали над камином. Взглянув на них, он увидел, что была уже половина восьмого и что, следовательно, с тех пор, как он вышел из дому, прошёл уже час с четвертью. Что-то думают теперь о нём жена и тёща? Каждый раз, как на лестнице хлопала дверь, он, дрожа от нетерпения, вскакивал с места и ему казалось, что он уже слышит глубокий, грудной голос доктора. Наконец точно гора свалилась у него
– Ради бога, доктор, поедемте со мной! – вскричал он. – В шесть часов моя жена почувствовала себя дурно.
Он сам толком не знал, чего ждёт от доктора, – во всяком случае, какого-то необыкновенного энергичного поступка. Может быть, ему смутно представлялось, что доктор схватит какие-то лекарства и порывисто устремится вместе с ним по освещённым газовыми фонарями улицам. Вместо этого доктор Майльс спокойно поставил в угол зонтик, несколько нетерпеливо сбросил с себя шляпу – и заставил Джонсона опять войти в комнату.
– Сейчас, сейчас! Вы приглашали меня, не так ли? – спросил он не особенно любезно.
– О да, доктор, ещё в прошлом ноябре. Я – Джонсон, хозяин галантерейного магазина на Нью-Норт-роуд, может быть, вы помните?
– Да, да. Роды немного запоздалые, – сказал доктор, пробегая список имён в своей записной книжке с блестящим переплётом. – Ну, как она себя чувствует?
– Я не…
– Да, конечно, вы ничего не можете сказать, так как это в первый раз. Но скоро вы будете больше разбираться в данном вопросе.
– Миссис Пейтон сказала, что пора уже звать доктора.
– Мой друг, когда роды происходят в первый раз, вовсе нет необходимости особенно спешить. Нам хватит работы на целую ночь, вы увидите сами. С другой стороны, мистер Джонсон, чтобы машина могла действовать, ей нужен известный запас угля и воды, а я ещё ничего не ел с утра, если не считать лёгкого завтрака.
– Мы что-нибудь приготовили бы для вас, доктор, что-нибудь горячее и чашку чая.
– Благодарю вас, но я думаю, что мой обед уже готов. Всё равно на первых порах я едва ли чем могу быть полезен. Ступайте-ка лучше домой и скажите, что я приеду, а вслед за тем немедленно явлюсь и я.
Роберт Джонсон почти с ужасом смотрел на этого человека, который в такую минуту мог думать об обеде. У него не хватало воображения понять, что то, что казалось ему таким страшно важным и значительным, для доктора было явлением простым и обыденным, банальным случаем в его обширной практике, и что он не прожил бы и года, не находи он среди своей кипучей деятельности времени для удовлетворения законных требований природы. Джонсону он казался почти чудовищем. Полные горечи мысли роились в его голове в то время, как он поспешно возвращался в свою лавку.
– Вы, однако, не торопились! – крикнула ему тёща с площадки, когда он поднимался по лестнице.
– Я ничего не мог поделать, – запыхавшись, произнёс он. – Ну что, всё кончилось?
– Какое там кончилось! Ей ещё долго придётся мучиться, бедняжке! Где доктор Майльс?
– Он придёт после того, как пообедает.
Старушка хотела что-то ответить, но в это время из-за полуоткрытой двери послышался громкий страдальческий голос роженицы, звавшей её к себе. Тёща побежала к ней и заперла за собой дверь, а Джонсон уныло направился в лавку. Отослав мальчика домой, он с каким-то бешенством принялся запирать ставни и убирать коробки с товаром. Когда всё было заперто, он уселся в гостиной, находившейся позади лавки. Но ему не сиделось, и он постоянно вскакивал и принимался ходить по комнате, а затем опять бросался в кресло. Вдруг он услышал звон посуды и увидел девушку, проходившую через комнату с подносом, на котором стояли чашка чая и дымящийся чайник.
– Для кого это, Джейн? – спросил он.
– Для барыни, мистер Джонсон. Она сказала, что с удовольствием выпьет чашку чая.
Для него то обстоятельство, что жене захотелось чая, было громадным утешением. В конце концов, дело, выходит, было не так уж плохо, коли жена могла думать о таких вещах. Он был так доволен, что и себе попросил чая. Только что он кончил пить чай, как явился доктор с чёрной кожаной сумкой в руках.
– Ну, как она себя чувствует? – весело спросил он.