Хозяин Чёрной башни
Шрифт:
– Подтяните колени к седлу, – приказал он. – Не стоит постоянно награждать лошадь столь истерическими пинками. Любое животное, кроме Шалуньи, после такого уже давно бы умчалось с вами на спине.
– Шалуньи? – Я недоверчиво уставилась на кивающую голову лошадки.
– В юности она была очень резвой, это в конюшне успокоили ее. – Тут мой взгляд достиг его лица, и улыбка покинула его. Он произнес медленно: – К сожалению, натуру, судьбу человека изменить нельзя. Мы остаемся тем, что мы есть; никакое воспитание не может выбить
Он повернул своего коня мордой к воротам, оставив за собой туманный шлейф из непонятных и неприятных слов.
Я догнала его уже за изгородью и сказала прямо:
– Вы не можете иметь в виду именно то, что только что сказали. Это – фатализм, он не оставляет никакой надежды на искупление ни для тела, ни для души...
– Я не верю в душу, – резко произнес он. – Я обращаюсь к физическому, животному началу.
Я понимала, что он ждет моей реплики, поэтому ответила чопорно:
– Мне нет никакого дела до ваших убеждений. Но я не согласна с любым из ваших умозаключений.
– Ну конечно, вы не согласны. При всей вашей смышлености, вы – весьма неземная юная особа. Вы всегда верите в лучшее во всем и в каждом?
– Ну почему? Нет, – сказала я. Горечь, звучавшая в его словах, застала меня врасплох.
– Вы ведь знаете, что в мире существует зло, что не каждому следует доверять или верить? Сомневаюсь, чтобы вы этим руководствовались. Откуда, в конце концов, вам было узнать столь неприглядную правду? Разумеется, не от вашего отца.
Его руки ослабили поводья. Его конь остановился. Мы глядели друг на друга, и я почувствовала, что вынуждена опустить глаза – таким пристальным был его взгляд.
– У нас был мясник, – сказала я, стараясь перевести разговор в более легкомысленное русло. – И вскоре мне пришлось узнать, что он не заслуживает доверия. Баранина вместо ягненка, говядина вместо телятины...
– Но ведь вам не пришло в голову применить урок, полученный от мясника, к человеку, который предложил вам место в отдаленном загородном доме? Что, ради всего святого, заставило вас приехать сюда со мной?
Он наклонился вперед, руки сжаты на луке седла, лицо потемневшее и злое. Я не могла отодвинуться, не тронув с места свою лошадь, которую нелегко было заставить сделать хотя бы шаг. Я чувствовала, как тяжело забилось мое сердце.
– Существует... существует такая вещь, как правосудие, – нерешительно начала я. И, к моему облегчению, его мрачное лицо несколько просветлело.
Он снова взялся за поводья.
– Это сойдет. Хорошо, что вы не заговорили о своем женском чутье, потому что я не смог бы вынести такого рода возражения.
Мы ехали дальше в молчании, следуя изгибам вьющейся тропки, которая карабкалась на холм позади дома. Я была занята, во-первых, тем, чтобы удержаться в седле, а во-вторых, мысленно продолжала разговор, который он оборвал так резко. И для меня стало настоящим сюрпризом,
Мистер Гамильтон, отпустив поводья, въехал под мрачные своды, поднимавшиеся над фундаментом. Камни были грубыми и невероятно массивными; погода и время делали их все темнее, пока они не достигли существующего оттенка, благодаря которому башня и получила свое имя. Я направила Шалунью к стенам и тронула рукой камень, который оказался холодным и грубым.
– Это была каменная крепость, – размышляя, сказала я. – Разве могло такое сооружение когда-нибудь пасть?
– О Черной башне ходят разные сказки, – безразлично произнес мистер Гамильтон. – В древности возлюбленная хозяина Данноха предала его. Его враги перерезали ему горло у ее ног, а потом прирезали и ее, в награду за предательство. Вы выбрали плохое место для уединения, мисс Гордон. Шотландские горцы никогда не были цивилизованными, и всякий горец – все еще свирепый зверь в юбке.
Я улыбнулась ему, отказываясь схватить наживку, и через мгновение он скрылся за южным углом башни.
Вершина холма была не слишком велика – почти целиком ее занимала башня, окруженная мрачными уступами. Сразу под ногами лошади уступ обрывался в отвесный каменистый склон, кончавшийся далеко в мрачном ущелье. Холмы на западе были ниже тех, которые вставали сейчас перед нами, и за ними я могла разглядеть вересковые пустоши, уже покрытые легкой дымкой светлой зелени. Темная поверхность дороги, петляя, скрывалась из виду и, наконец, исчезала совсем, изгибаясь и уходя к югу – к Эдинбургу и к Лондону.
С усилием я отвела глаза от дороги, и отогнала мысли, которые она пробуждала, и посмотрела вниз, на расстилавшийся под нами склон. Разумеется, наш путь лежит не туда. По этому каменистому склону могли бы пройти разве что горные козы или стадо привычных овец. Об этом я и сообщила мистеру Гамильтону.
– Вы позабыли еще об одном животном, о человеке, – ответил он. – Видите внизу дымок? Дом принадлежит одному из моих арендаторов. Когда у него находится ко мне дело, он взбирается по круче прямо здесь. Посмотрите, вы даже можете разглядеть тропинку.
Да, там было что-то вроде тропинки; она пробиралась меж камней и искривленных сосен, которые изо всех сил цеплялись за эту горькую землю. Да, здесь можно было вскарабкаться. Но если бы карабкавшийся поскользнулся, он бы покатился вниз, сопровождаемый лавиной камней, и катился бы так, пока не достигнул бы дна долины.
– Я бы не решилась прогуляться но этой тропке, – признала я.
– Это не так трудно, я это проделывал. Но теперь оглянитесь вокруг.
Передо мной, словно карта, расстилалась равнина, с высоты выглядевшая такой чистой и мирной; едва различимые серые каменные домишки тонули в зелени; на горизонте возвышались прекрасные нагие холмы. Потом я посмотрела налево. Внизу лежал Блэктауэр.