Хозяин Каменных гор
Шрифт:
— Выйди на ветерок, подыши! Не ровен час, от натуги сердце лопнет! — сказал Уралко, и работный с тяжело опущенными руками пошел во двор. — Пойдем, передохнешь и ты, — предложил он мальчугану и вместе с ним вышел к пруду.
В лицо пахнуло свежестью. Николенька глубоко вздохнул:
— Славно здесь!
Он огляделся. За прудом весело шумящий лес. Пики елей синели на светлом фоне неба, по которому плыли седые клочковатые облака. На листьях склоненной над прудом березки дрожали капельки росы. Окружающий мир показался Николеньке прекрасным, и ни за что не хотелось возвращаться
— Хорошо и на солнышке! Хорошо и на работе! Работа да руки, сынок, надежные в людях поруки. Мастерство наше, милок, старинное, умное…
Уралко испытующе посмотрел на мальчугана и продолжал:
— Стары люди говорят: красна птица пером, а человек — умением. И наши деды, и отцы, и мы — работнички, привычные к железу. Железо-металл стоящему человеку дороже всего! Железо — первый металл!
Демидов улыбнулся и сказал старику:
— Неверно! Самый первый и дорогой металл — золото! Мой батюшка железо добывает, а сбывает его за золото!
Уралко укоряюще покачал головой.
— Эх, сынок, не то надумал ты. Послушай-ка, скажу тебе такое, о чем стары люди сказывали в давние годочки. В былое времечко наши горы — Камень — впусте лежали: жило тут племя незнаемое — чудь белоглазая [3] да бродячие людишки. Охотой все больше промышляли. И пришли сюда издалека, из новгородской земли, пращуры наши. Крепкий народ! Добрались они на ладьях к подножию гор и закричали властелину Камня:
«Э-ге-ге-гей, горный царь, пришли мы к тебе; издалека счастья искать!» — «А чего вы хотите для счастья? — спросил их властелин гор. — Золота на сотню лет или железа навсегда?»
3
Общее название финских племен у славян.
В ответ пращуры наши подняли мечи и закричали владыке горных дебрей:
«Железа нам! Железа навсегда!»
И тогда, сынок, из гор прогремело громом:
«Добрый твой выбор, могучий народ! Будь счастлив отныне и до века, железный род!..» Вишь ты, как вышло! — С умной улыбкой Уралко посмотрел на Демидова и предложил: — Хватит балясы точить. Надо и честь знать! Айда, сынок, за работу!
Мастерко снова увел Николеньку к пылающим жаром печам…
Проворный и сильный Николенька оказался медлителен и ленив в работе. Старик то и дело прикрикивал:
— Живей, живей, малый!
Мальчугану казалось, что он попал в преисподнюю. Что за люди окружали его? Сумрачные, молчаливые и злые в труде. Лица их обожжены на вечном огне подле раскаленного железа, потные лбы, медные от жара, кожа покраснела. Рваные рубахи взмокли от пота. Дед Уралко поминутно утирал рукавами морщинистое лицо, по которому стекали грязные струйки.
— Пот у нас соленый, сынок! До измору работаем! Рубахи от труда дубяные! — пожаловался
Кругом мастерка бегали подручные, перекликаясь хриплыми голосами. А Уралко все подбадривал:
— Проворней, проворней, сынки!
Работали все до изнурения. Николенька неприязненно поглядывал на старика:
— Скоро ли пошабашим? Надоело, дед. И к чему эта мука?
— К науке! — отозвался Уралко. — Ты, милый, работой не гнушайся! На работе да трудах наших Русь держится. Сам царь Петра Ляксеич хорошее дело любил. Кто-кто, а он уж знал толк в мастерстве. Слушай-ка…
Он поманил Николеньку во двор и там, шумно дыша, уселся на камень.
— Маленький роздых костям старым! — устало сказал он. — Слышь-ко, ты не думай, я ведь знавал самого государя. Годов полсотню тому меня в Воронеж гоняли на верфи. Батя мой плотничал, а я якоря пристраивал… Батя отменный корабельный плотник был, царство ему небесное! Ух, топором рубил — как песню пел…
Один разок и похвались мой батя:
«Все Петр Ляксеич да Петр Ляксеич! Да я не хуже царя плотник! Да я…» «Стой, не хвались!» — крикнул тут бате высоченный мастер.
Отец оглянулся и обмер: перед ним стоял царь. Он-то все слышал, а батя его и не заметил.
Петр Ляксеич подошел к плотнику и сказывает:
«Хвасти у тебя много, а поглядим, как ты на деле себя окажешь!» — «Виноват, ваше царское величество!» — повинился батя.
Царь говорит ему:
«Ну-ка, покажи свое мастерство! — и кладет свою руку на стол. — Давай выруби топором между этими перстами, да не задень ни единого, тогда ты не уступишь царю Петру — хороший, значит, плотник будешь!»
Ну что тут делать? Хочешь не хочешь, а пришлось мастеру рубить. Да так рубил он: не задел ни единого перста. Тогда царь и сам похвалил его:
«Молодец! По-честному хвалился умением: добрый ты мастер!..» Вишь ты как!..
Николенька посмотрел на свои грязные руки, вздохнул тяжко.
— Дедушка, а скоро ли домой?
— Погоди, сынок, не весь урок сробили. Великий урок твой батюшка задал: от темна до темна стараешься, а всего не переделаешь!
— Я уйду! — рассердился Николенька.
— А попробуй, бит будешь! — пригрозил Уралко и с презрением посмотрел на Демидова. — Погляжу на тебя: на баловство ты мастак, а в работе ни так ни этак! — Старик укоризненно покачал головой и добавил:
— Ты только краем хватил нашей корявой доли, а мы весь век свой надрываемся. А что, сынок, не сладко работному?
Демидов угрюмо молчал.
«Ничего себе растет звереныш! — подумал мастерко. — Деды и отцы Демидовы терзали нас, и этот крепнет на злосчастье наше».
Уралко прищурился на солнышко.
— Высоко еще, пора идти работать! — и опять повел Николеньку к молотам.
Из Санкт-Петербурга внезапно прибыл фельдъегерь с письмом от военного министра, а в нем сообщалось, что государыня, милостиво вспомнив о Демидове, определила судьбу его сына Николеньки.