Хозяин Колодцев (сборник)
Шрифт:
Игар молчал. Все его слова как-то слиплись, застряли под языком, подобно кислой и липкой массе. Перед ним стояла глухая каменная стена, а он пытался добиться от нее понимания, что есть сил колотясь головой.
Святая Птица, что ей говорить?! Пообещать внуков? Которые будут с радостным щебетанием… залезать на колени, покрытые вечным черным бархатом? Любовь и поддержку в старости?! Она не доживет до старости. Черный огонь, отражающийся сейчас в раскосых глазах, сожжет ее раньше, чем умножатся седые пряди в высокой прическе…
Какие внуки!..
— Спасите Илазу, — попросил он шепотом. — Только я могу отвести. Если вы меня убьете…
— Да кто собирается тебя убивать, — она рассеянно гляделась в зеркало. — Мне интересно, чтобы ты жил до-олго…
Белая рука резко тряхнула золотой колокольчик, и звон его оказался неожиданно хриплым, как воронье карканье.
А ведь они совсем не похожи, отрешенно подумал Игар. Мне показалось.
— Клянусь Алтарем, который сочетал нас с Илазой, что…
— Замолчи, — княгиня содрогнулась. Игару показалось, что лицо ее за последние несколько секунд сделалось еще бледнее — хоть это трудно было представить.
По-видимому, бледность княгини не была случайной; во всяком случае, округлые руки до половины выдвинули ящик стола и вытащили оттуда зеленый, как жаба, аптечный пузырек. Игар безучастно считал капли, падающие в замутившуюся жидкость — содержимое хрустального стакана, а тем временем в дверь почтительно стукнули, и вошедший оказался невысоким толстяком с пузатым саквояжем в опущенной руке.
Княгиня, морщась, опрокинула напиток в рот; Игар, снова всхлипнув, обернулся к толстяку:
— Я… меня нельзя сейчас… Я же должен отвести людей на помощь Илазе… А я вот возьму и не поведу!! Если вы хоть пальцем…
Толстяк добродушно кивнул. Глаза его, непривычно широко посаженные, казались синими, как вода.
— Судьбой Илазы распоряжаюсь я, — холодно сообщила княгиня, задвигая ящик стола. — И еще кое-чьей судьбой… И не волнуйся, — она вдруг широко усмехнулась. — Будет отряд, и ты его поведешь… Чуть позже. Несколько часов ничего не изменят, а страдающая мать вправе… хоть отчасти возместить моральные потери. Здесь, — другим тоном сказала она толстяку. — Приготовь.
Толстяк снова кивнул, и на макушке его мелькнула, как привидение, нарождающаяся плешь.
Игар сидел, скорчившись, втянув голову в плечи и боясь поднять глаза; к стыду своему, он вовсе не ощущал радости оттого, что поход на выручку Илазе все же состоится. Минуту назад он готов был ради этого вытерпеть любые муки — а теперь голубоглазый толстяк беспокоил его все больше и больше.
В наступившей тишине отчетливо лязгнул металл — тихо, деловито и неотвратимо. Игар крепко сжал колени; весь мир съежился до размеров княгининой комнаты, и потолок опустился ниже, и времени на жизнь осталось несколько минут. Думай, бедная воспаленная голова. Думай, как вывернуться… Безвыходных положений не бывает… Святая Птица, помоги мне…
Будто в ответ на его мольбы ремешок, стягивающий запястья, в последний раз впился в тело — и ослаб. А
Толстяк отошел, неслышно ступая, хозяйственно сматывая две половинки разрезанного ремня; саквояж его был широко раскрыт и походил на мелкое пузатое чудовище, разинувшее пасть.
— Кто открывал ворота? — негромко, как-то даже сонно поинтересовалась княгиня. — Имена слуг.
Их звали Ятерь и Тучка; имена ли, прозвища ли — но Игар в ужасе зажал себе рот опухшей ладонью. Еще мгновение — и вылетели бы… И он затрясся — не исключено, что вылетят-таки… И тогда Илаза пропала для него навсегда, потому что ее мужем не может быть подлец, лучше никакого мужа, чем трус и предатель…
— Какие имена, каких слуг!.. — завопил он истерично. — Она же ваша дочь! А он — паук… И он жрет ее! Живьем! Сейчас! Сию секунду!
Княгиня медленно опустила ресницы. Толстяк, для которого это был, по-видимому, сигнал, шагнул вперед, почему-то пряча правую руку за спиной.
— Я не знаю их имен! — Игар вскочил, привычно отмеряя расстояние до толстяка, до полуоткрытого окна, до массивного рогатого подсвечника, украшавшего собой стол. Толстяк не ждет нападения — решил, вероятно, что Игар совсем уж раскис, расклеился; потому и руки развязал, как неосторожно, как неосто…
Не закончив мысли, он прыгнул. Очень удачно прыгнул, мягко, и подсвечник оказался даже тяжелее, чем он думал, растопыренные медные рога уставились толстяку в живот.
— Я ничего не знаю! Было темно!
Крик был отвлекающим маневром; сейчас он удивит толстяка серией из трех приемов, голова-право — бедро-лево — шея-лево… Пусть только толстяк чуть-чуть приподнимет подбородок, пусть откроется…
Он шагнул по кругу, заставляя толстяка чуть повернуть голову:
— Не подходи. Изувечу. Не под…
Толстяк вытащил правую руку из-за спины. У Игара остановилось дыхание.
Там, где еще несколько минут назад была — или по крайней мере мерещилась — человеческая рука, сидело теперь громоздкое, многолапое, чешуйчатое сооружение, скорее похожее на отдельное живое существо. Обомлевший Игар различил иглы и кольца, крючья и непонятного назначения присоски — целый живодерский оркестр, изготовившийся к концерту, мастерская дознания, перчатка правды…
Секунда — он утратил бдительность. Всего лишь мгновение; спустя миг подсвечник смотрел в пустоту — толстяк беззвучно возник совершенно в другом месте. Гораздо ближе — и сбоку. То, что было на месте толстяковой руки, беспорядочно двигалось, жило обособленной жизнью.
Пальцы, держащие подсвечник, ослабели. Не до комбинаций — удержать бы свое оружие… Прости, Отец-Разбиватель, кажется, твой ученик посрамит тебя… Что-то нечисто с этим толстяком. Что-то с ним не все в порядке…
Где-то в стороне тихонько хмыкнула княгиня.