Хозяин Проливов
Шрифт:
— Я никуда не уйду, — отрезал он.
— Долина Духов покажется завтра утром, — возразила «амазонка». — Вашему величеству лучше…
— Я сам знаю, что лучше! — Его голос сорвался и гневно зазвенел.
Спящие охранницы встрепенулись, завертели головами, но, не обнаружив ничего страшного, вновь опустились на войлоки.
— Из Долины вы уже не сможете убежать, — продолжала настаивать Бреселида. — Теперь, когда мой долг исполнен и я, вернула вам память…
Царь резко наклонился и схватил женщину за подбородок. Бреселида никогда не думала, что у него такие безжалостные пальцы.
— Твой долг будет
«Амазонка» возмущенно отбросила его руку:
— Да какое право…
— Право человека, которого через день сожгут, — веско отчеканил царь. — Или ты не веришь в пророчества «живого бога»?
— Я ни во что не верю. — Бреселида рассердилась, слезы закапали у нее с ресниц. — Тебе надо бежать. Я навьючила на Белерофонта переметные сумки. Там все. Еда. Оружие. Ты ведь этого хотел? Вырваться из Горгиппии? — Как хорошо она его понимала. — Зачем же медлить?
— А затем, — тон Делайса был до крайности неприятен, — что мне нет никакой нужды бежать. Мы уже пару дней идем по моей земле и в окружении моих людей. Ты ведь их заметила?
Вопрос застал Бреселиду врасплох. Действительно, в последнее время по сторонам от дороги маячили странные фигуры, похожие на соляные столбы. Они то приближались, то удалялись, но «амазонка» постоянно ощущала чужое присутствие.
— Ты правильно сказала, — подтвердил царь. — Я хотел вырваться из Горгиппии. В дороге не такая плотная охрана. Я мог бы бежать раньше. Но вы привезли меня, куда надо. В самое сердце Таврских гор. — Насмешливая улыбка тронула его губы. — Говоришь, Долина Духов покажется завтра? А то, что в трех переходах отсюда крепость Фулы, ты знаешь? Она набита моими людьми, как улей пчелами. Я дома.
«Амазонка» сидела на земле, глядя остановившимися глазами прямо перед собой. Она уже все поняла и без его пояснений.
— Почему же твои люди не перережут нас? Неужели боятся?
— Не набивай себе цену, — одернул ее царь. — Кстати, среди них едва ли не половина меоты. Ваши же ушедшие из степи мужчины. Они последовали за мной.
— Всадники в горах — ударная сила, — хмыкнула сотница.
— Они понадобятся мне на равнине. Когда я буду брать Пантикапей, — спокойно возразил Делайс. — А не ушел я потому, что где-то здесь поблизости находится Золотая Колыбель. Если я найду ее и принесу в Фулы, моя власть над этим сбродом будет непререкаема. Все признают меня богом.
Женщина прищурилась, глядя в лицо царя. Или она его совсем не знала?
— Это так важно? — сквозь зубы проронила «амазонка».
— Нет. — Он расслабился и покачал головой. — Для меня нет. И для тебя нет. А для них, — Делайс неопределенно кивнул в темноту, — да. Там целая армия. Люди из разных племен, с оружием, подчас без командиров. Все чем-то недовольны. Возможно, справедливо. Все хотят, чтоб я дал им защиту, порядок, законы. Нелегко было на расстоянии держать их в узде. Но вблизи может оказаться еще труднее.
— Да, — с печалью усмехнулась Бреселида. — Они заметят, что ты человек.
— Мне придется пройти через всесожжение, — вздохнул Делайс. — Чтоб стать для них богом.
— Это невозможно!
— Возможно, если найдем Золотую Колыбель.
Женщина смотрела на него, не веря своим глазам.
— Иди спать. — Делайс легонько подтолкнул ее в плечо. Бреселида
Горные ручьи были холодны и даже кое-где на спокойных местах подергивались по утрам корочкой льда. Желание Хиронида вымыться не вызвало у Радки восторга. Девушка выразила свой протест всеми известными ей способами: от колких замечаний до крика. Но кентавр был непреклонен и, прихватив теплую войлочную попону, отправился к воде.
Здесь у камней поток накатывался на лед волна за волной, образуя длинные языки, не застывшие до дна и легко проламывавшиеся при малейшем движении. Хирониду хотелось постучать копытами по замерзшей воде, чтоб звук разлетался далеко-далеко и его подхватывало горное эхо. Но в узком овраге, по дну которого протекал ручей, любой шум гасился крутыми склонами.
Грохот воды не позволил кентавру расслышать даже шагов за своей спиной. По тропинке спускалась Радка, неся теплый плащ и маленький пифос с соком мастикового дерева. Она относилась к Хирониду как к человеку. Это смешило кентавра. Зачем коню согревающее растирание? Он промчится по дороге пару стадий туда-обратно и будет весь в мыле.
Но кентавр не мог не уважать вкусов спутницы: она не любила слишком сильного запаха лошадиного пота. Всегда старалась отбить его от штанов, втирая благовония в швы. А вот Хиронид не выносил терпких ароматов. Раньше его чуткий нос различал все оттенки запаха. Теперь… он мог вычленить из общей волны только самые главные. Как пахнет снег, дорога, грифоний помет…
Ему нравился запах Радки. Слабый, скрытый за прочной стеной навязчивых благовоний, которыми она отгораживалась от всего мира. Хотела казаться сильной, неуязвимой. На самом деле у нее был очень робкий, испуганный аромат, словно извиняющийся за свое присутствие. Это была тайна. Женская тайна Радки, которую знал один Хиронид. Она никогда не станет уверенной, никогда не поведет себя как Бреселида. Хотя изо всех сил старается подражать сотнице, копируя манеры и голос.
Это для нее защита. Но есть моменты, когда женщине надо либо смело действовать самой, либо довериться другому человеку. Радка не могла ни первого, ни второго. За время поездки Хиронид ясно понял это. Кентавры очень чувствительны. Они улавливают малейшие колебания настроения. Что же говорить о постоянном состоянии души? Радка ни за что не осмелилась бы потребовать любви сама, как это делали ее подруги. Но она не способна была и расслабиться в присутствии мужчины, тем более принять его защиту и нежность.
А если не мужчины? Хиронид чувствовал, что спутница словно прячется за ним. Их взаимная забота лишь прикрывалась словами о родстве. Какой он ей брат? Мудрый Хирон учил, а не удочерял ее!
За последние дни кентавр тысячу раз проклял свое беспомощное положение. Союз с женщиной был для него прямой обязанностью. Если бы негодяи синды вместе с плотью отсекли ему и сердце! Но оно начинало учащенно биться всякий раз, когда Радка в пути на время пересаживалась со своей лошади к нему на спину. Она делала это с редкой деликатностью, умея не задеть его гордость ни единым лишним движением.