Хозяин шелковой куклы
Шрифт:
– Она в нее вообще не садилась.
Чуть помолчав, Вячеслав Алексеевич недоуменно спросил:
– Откуда вам это известно?
– Я видел записи с камер наблюдения той самой парковки.
Вячеслав Алексеевич напрягся, в его голосе прозвучало отчаяние:
– И вы смеете утверждать, что моя дочь до сих пор – свидетель?
– Я так не сказал.
– Она подозревается в соучастии?
– Подозрение не есть обвинение.
– Прошу избавить меня от этих ваших уловок! Если желаете знать: я рад, что Людмила уехала!
Крапивин
– Я сказал лишь то, что сказал.
– Экое фарисейство!
– Поосторожнее в выражениях!
– Меня это ничуть не волнует.
– Оставим препирания, вернемся к нашему разговору.
– Мне нечего больше сказать.
– А как насчет видеорегистратора? Ваша дочь сняла его с машины и забрала с собой.
– Регистратор у меня.
– Вам лучше предоставить его следствию. Запись сохранилась?
– Все цело.
– Когда принесете?
– Скорее всего – завтра. Хочу сам как следует изучить.
– Ну так сделайте копию. Какие проблемы?
– Уже сделал.
– В чем тогда дело?
– Должен убедиться, что запись не навредит моей дочери.
– Вот мой мобильный. – Крапивин протянул визитную карточку.
– Благодарю. – Вячеслав Алексеевич взял карточку и сунул ее в карман.
В комнату зашел человек в форме и махнул какими-то документами:
– Герман Сергеич!
– Что?
– На пару минут.
Крапивин убрал протокол в ящик стола, встал и подошел к офицеру. Пока они говорили, Вячеслав Алексеевич, закрыв глаза, повторял про себя то, что успел выхватить взглядом из протокола: «Улица Молостовых, двадцать четыре, квартира шестнадцать. Михаил Михайлович Короткин. Улица Молостовых, двадцать четыре, квартира шестнадцать…»
– Насчет вашей дочери… – к столу подошел Крапивин.
Вячеслав Алексеевич категорически перебил:
– Она не приедет.
– То есть как?
– Людмила не вернется в Россию до тех пор, пока все не прояснится.
– Дело в том, что с ее помощью все прояснится быстрее.
– Я так не думаю.
– Нет смысла продолжать разговор в том же духе, – сухо заметил Крапивин.
Вячеслав Алексеевич встал и направился к двери:
– Прощайте! И знайте: безопасность дочери для меня – прежде всего.
– До свидания. Я это учту.
Выйдя на крыльцо Следственного управления, Вячеслав Алексеевич остановился и смачно сплюнул, чего, будучи в обычном расположении духа, он никогда бы себе не позволил. Какие мысли были в его седой голове? Все до одной – черные. Им овладела ярость, которая, в свою очередь, породила чувство, напоминавшее мстительность. Вячеслав Алексеевич всецело поддался этому чувству, никаких других в тот момент он не испытывал.
– Улица Молостовых, двадцать четыре, квартира шестнадцать. Михаил Михайлович Короткин… – зло повторил он и направился к своему автомобилю.
По дороге в Новогиреево Вячеслав Алексеевич словно тестировал
Вячеслав Алексеевич в упор глядел на дорогу. Все мысли были только об одном – как защитить дочь.
«Предложить ему денег? Кажется, удачная мысль! – Он ухватился за эту идею. – Сколько может получать газелист? Пятьдесят или сто тысяч в месяц. А я ему – миллион. Сменит показания – купит машину. Чем плоха сделка?»
Вячеслав Алексеевич опустил дверное стекло и сплюнул на улицу. На этот раз от мерзостных мыслей.
«Лучше набью ему морду», – решил для себя он.
На улице Молостовых дома стояли не в ряд, а как придется. Дворы были узкими. Каждый поворот в конце дома сопровождался опасностью ободрать бок собственной машины или автомобиля того идиота, который припарковал его в «бутылочном горлышке».
Трудные маневры закончились у дома двадцать четыре, аккурат напротив первого подъезда, где жил человек, оговоривший его любимую дочь. Из машины Вячеслав Алексеевич вышел полный решимости, которая к четвертому этажу, ввиду неработающего лифта, переродилась в сердечную недостаточность.
Отдышавшись у двери номер шестнадцать, Вячеслав Алексеевич решительно постучал. В ближайшую минуту ему никто не ответил.
Он постучал снова.
– Вам кого? – спросил женский голос.
Вопреки ожиданиям он прозвучал не из квартиры, а откуда-то с лестницы. Вячеслав Алексеевич оглянулся:
– Вам-то какое дело?
– Так вы же ко мне стучите. – К нему подошла пятидесятилетняя дородная женщина с продуктовым пакетом. – Чего нужно?
– Михаил Михайлович здесь проживает?
– Вы из полиции?
– Предположим.
– Нам теперь никакого покою. Который день мурыжите. Спокойно жить не даете.
– Вы про себя?
– Я про мужа.
– Стало быть, Михаил Михайлович мужем вам приходится?
– Ну.
– Где же он сам?
– Вчера полдня торчал у следователя. Потом по телефону сказал, что едет домой. Суп велел разогреть…
– Ну и что?
– Что-что?! – Женщина вдруг «завелась». – Домой не пришел ночевать!
– Возможно, с ним что-то случилось? – вежливо поинтересовался Вячеслав Алексеевич.
– Как же! Случится! С дружками со своими надрызгался.
– Когда он вернется?
– Об этом не докладывал.
– А если предположить?
– Гиблое дело. Всякий раз по-разному.
Вячеслав Алексеевич с пониманием усмехнулся:
– Значит, запойный?
Женщина кивнула:
– Запойный.
– Ну хорошо…
– Что ж тут хорошего! – воскликнула она, не дослушав.
– Я в том смысле: хорошо, если бы вы позвонили мне, когда Михаил Михайлович появится. – Он протянул свою карточку.