Хозяин тайги (сборник)
Шрифт:
– А когда уезжал ты, они еще в деревне были? – спросил Сережкин.
– Да все там колобродили. А вот и лодочка моя, прошу!
Они подошли к реке. Усков вытащил кол, за который лодка была привязана на цепь. Вдвоем они столкнули лодку с мели, сели в нее и стали выгребать на быстрину. Течение подхватило лодку и медленно понесло ее вдоль темных лесных берегов. Вскоре заработал мотор, стало веселее. По реке Бурлиту от Хохловки до Переваловского было километров двадцать, и они надеялись добраться на место происшествия к рассвету. Мотор выбивал ровную пистолетную дробь, лодку, покачивая, легко несло по течению. На перекатах волны заливали выхлопную
– Свечи замочило, – сказал авторитетно Усков. – Это мы сейчас.
Он засветил фонарик и начал копаться в моторе.
Лодка еще несколько минут с тихим плеском летела по инерции и наконец застыла. Река в этом месте была широкая, течения не ощущалось. После грохота мотора стало неестественно тихо, и лишь через некоторое время Сережкин услышал стрекот кузнечиков, доносившийся с берега, и даже шелест крыльев и попискивание летучих мышей, которые ловили над рекой невидимую мошкару. Медленно шли минуты ожидания. Звенел и кусался гнус. Сережкин хлопал себя широкой ладонью по шее, по лицу, отфыркивался, словно умывался, и говорил сердито:
– Ну скоро ли ты? Что, в самом деле, вывез на съедение, что ли?
– Обождите минуточку… Я скоренько… отсырели, проклятые, – отвечал виновато Усков и что-то брал на зуб, на язык, на что-то плевал и кряхтел.
А минуты, долгие, тягучие, все шли и шли. Сережкин уже стал проявлять заметное недовольство.
– Да ты что, смеешься надо мной? Может, за это время преступление случилось, а у тебя – свечи… Смотри, головой отвечать будешь!
– Ну что же мне теперь делать? – в отчаянии восклицал Усков. – Кажись, все на месте: искра, свечи, магнето… а не ревет, проклятый!..
Уже полнеба зарделось, заиграло зарей, уже верхушки деревьев стали ловить красноватые отблески восхода, когда наконец Усков понял причину отказа мотора: он повернул к Сережкину свое мокрое от пота одутловатое лицо и сказал жалобно и тихо:
– Бензин весь кончился.
– А, чтоб тебя рыбы съели! Тюфяк с мякиной, – обругал его в сердцах Сережкин. – К берегу давай. Пешком дойдем!
2
К Переваловскому подходили часам к одиннадцати пополудни. Вдоль по берегу Бурлита упорно месил глинистые отмели массивными сапогами Сережкин; шел погибисто, наклонив лобастую голову, и тянул на длинной веревке моторную лодку. По его следам устало и тупо переставлял коротенькие ноги Усков. Возле сельского водопоя на Бурлите их встретил конюх Лубников. Этого человека не обходила стороной ни одна новость. У него был удивительный нюх на всякого рода происшествия; он страсть как любил все пересказывать, причем каждый случай в его устах получал необычную окраску и уходил от него по миру на самых фантастических ходулях. Вот и теперь, придерживая одной рукой вороного жеребца, он второй приветливо махал Сережкину. На нем, словно на колу, трепалась синяя рубаха и выпущенные поверх сапог серые штаны.
– Поймал его, голубчика! Ну, молодец ты, старшина! – восторженно изливался Лубников, подходя к Сережкину и с любопытством поглядывая на Ускова. – А ведь я так и сказал следователю: насчет побега Ускова не беспокойтесь… Его Сережкин из-под земли достанет. У него, говорю, у вас то есть, не сорвется. Поймал, поймал. Ну-к, подержи-ка жеребца-то,
– Пошел ты к черту со своим жеребцом! – сердито оборвал конюха Сережкин. – Чего мелешь! Кто поймал Ускова? Я? С какой стати?
Лубников в крайнем удивлении отступил на шаг от Сережкина.
– Да ты что, старшина? – всплеснул он руками. – Дак он же магазин собственный обокрал… Его четыре часа ищут везде. А ты, можно сказать, с государственным преступником прогулки гуляешь…
– Какой магазин? – испуганно спросил Усков. – Мой?
– Да, твой, – передразнил его Лубников. – Держи карман шире. Был твой…
– Ты это правду говоришь? – снова спросил Усков, бледнея.
– Да брось ломаться! Старшина, арестуй его, а то убежит.
У завмага затряслась челюсть.
– Василь Фокич, ты привяжи лодку-то, а я уж побегу, – взмолился он и, не дожидаясь ответа, катышем покатился по лугу к селу.
– Держи его! – гаркнул было Лубников и, закинув поводья на холку жеребца, хотел броситься вдогонку.
– Легче! – придержал его за локоть Сережкин. – Что у вас тут стряслось?
– Нет, уйдет, ей-богу уйдет!.. – сокрушался готовый сорваться в погоню Лубников, глядя, как бежит Усков.
– Успокойся, никуда он не денется. Рассказывай, что обокрали?
– Сельповский магазин и обокрали. Когда драку устроили сплавщики, наши-то все убежали в сопки. Я-то, конечно, остался на своем посту, в конюшне, значит. Думаю, нагрянут, живым не дамся. А к утру стихло все. Иду домой из тайги, то есть из конюшни, вижу: сквозь щели в ставнях магазина будто огонь светит. Кто такой, думаю, там? Одному-то мне нельзя: ну-ка, что не в порядке? Протокол надо составить при свидетелях. Я к председателю. Пошли мы с ним к магазину, а там дверь-то не заперта. Смотрим – все три замка открыты честь по чести – ключами, а закрыть-то, видно, не успел вор. Наверно, я его и спугнул. Мы, конечно, тоже не вошли в магазин, а по телефону в район сообщили. И оттуда оперуполномоченный со следователем в момент прикатили к переправе, а с переправы мы их на машине сюда доставили. Как следователь-то посмотрел, так и сказал: мол, известное дело, кража сделана лицом причастным. И ключи у вора оказались: открыли-то ключами, а замки для видимости чуть помяли. Но это уж опосля.
А оперуполномоченный говорит: использование ворами отвлекающих обстоятельств, то есть драки. Это я уж точно запомнил. Ну-ка, позвать сюда Ускова, говорит! Хвать-похвать, а Ускова и след простыл. Но вещей-то много украдено. Следователь говорит, тут не один работал. А я так полагаю: Усков, должно быть, навел воров, а потом глаза отводил.
– Кому? – спросил Сережкин.
– Известное дело, вам, – ответил Лубников.
– Чепуху говоришь, – пробасил старшина, но рассказ Лубникова заставил его задуматься. Загадочно теперь выглядела история Ускова с мотором и с бензином. «Странно, – твердил про себя Сережкин, – и подозрительно. Но не будем торопиться».
Возле магазина сельпо в огороженном неошкуренными жердями травянистом палисадничке толпился народ. В центре палисадника за непокрытым столом сидел мрачный седовласый районный следователь Перебейнос и писал протокол. Возле него стоял, переминаясь с ноги на ногу, Усков. На нем висел тот же брезентовый плащ. Он вытирал тыльной стороной ладони пот с лица, но только размазывал грязь и часто шмыгал носом. Худенький, светловолосый лейтенант милиции Коньков, поблескивая очками, говорил, осаждая толпу: