Хозяин тайги (сборник)
Шрифт:
Василий плыл за ней. Она вышла первой, легла на полотенце, подставив лицо, шею, грудь полуденному солнцу. Он лег рядом.
— Скажите, Василий, может ли талант переродиться под воздействием так называемой среды? И превратиться в обыкновенную серость... приспособленца. Нет, хуже — в пиявку!
— Как вы хотите, чтоб я ответил? По-научному или попросту?
— Как угодно.
— Если человек с умом и честью, то никакая среда его не испортит. А если у негр чести нет, то нет и не было таланта. Потому что талант —
— Но ведь говорят же — злой гений?!
— Там в основе не талант, а изворотливость.
Муся надела сарафан, но оставалась сидеть, глядя в воду. И Василий сидел. Помолчали.
— Кто-то перед вами оправдывался? На среду сваливал? — спросил Василий.
— Ну, не так чтобы оправдывался... Но намекал.
— Вся штука в том, из чего человек вырос. На какой закваске? Из каких убеждений? Я шесть лет провоевал. Всякое видывал. Но такое, чтобы честный человек да еще талантливый превращался в подлеца — не видел. Такие люди либо ломаются, гибнут, либо выбывают из игры.
— Да. По крайней мере, надо, чтобы так было.
— Именно! Ведь вся ваша селекция построена на этой закономерности выращивать такие разновидности, такие сорта, которые сопротивлялись бы окружающей среде, смогли бы выдержать ее напор. А для этого что берется? спрашивает, улыбаясь, Василий.
— Элита.
— Но не по видовому родству, а по качеству. — Он поднял палец.
— С такой биологической аналогией можно далеко зайти, — усмехнулась и Муся. — Яблоко не далеко падает от яблони. Или — овес рождается от овса, а пес от пса.
— Кстати, мы готовим комплексную экспедицию в Якутию. На целое лето! Ботаники нужны. Поедем с нами? — предложил Василий.
— Попасть в такую экспедицию не просто.
— Я знаком с Вольновым. Хотите, поговорю?
— Я сама с ним знакома...
Он усмехнулся как-то извиняюще:
— Вы все такая же... несговорчивая. Отцовский характер.
— А вы все еще любите в тунгуса играть? Как у отца на практике. У костра потешаться?
Он опять невесело усмехнулся:
— Да нет, я уж натешился. Шесть лет из фронтовой шинели не вылезал.
— У каждого своя война, — сказала она серьезно. — Сколько всего накопилось — и слез, и злобы.
— А я вот встретился с вами и словно в другой век перелетел, в старую жизнь.
— Туда пути заказаны.
Они встали и пошли опять садом. Возле общежития Муся подала ему руку:
— До свидания!
— Подумайте насчет экспедиции.
— Мне думать нечего. Все зависит от начальства.
— Тогда считайте, что вы зачислены.
Муся усмехнулась:
— Значит, до встречи в Якутии.
Вниз по реке Лене плывет старый рыболовецкий карбас, похожий на Ноев ковчег. Члены экспедиции — их пять человек — расположились на палубе.
Муся держится особняком. На ней шаровары, сапоги и брезентовая курточка с капюшоном. Она даже на палубе ухитряется перебирать гербарные сетки, заполнять листы. Из мужчин, кроме Василия, еще трое; все они заросли бородой, и трудно определить, кто из них моложе, кто старше. На них сапоги и такие же, как на Мусе, куртки. Они похожи скорее на рыбаков, чем на ученых.
Худой и важный начальник экспедиции Филипп Лясота, как заправский рыбак, курит трубку. Близко к нему держится завхоз экспедиции Лебедь, ничем не примечательный, разве что диковинной шапкой из нерпичьей шкуры да пухлыми розовыми щеками.
Пятый член экспедиции, коренастый светлобородый Макарьев, лежит, опершись на локоть, и всю дорогу насвистывает. Кажется, ему нет ни до чего дела.
В рулевой будке за штурвалом в обыкновенной кепке старшина этой посудины. Он тянет цигарку и лихо сплевывает в реку через открытое окно. Время от времени он кричит в трубку трюмному:
— Эй, машина! Ты чего там? Спишь или семечки лузгаешь? Прибавь обороты!
Из-за кривуна карбас выходит на широкий плес. На пологом берегу небольшая деревня, узкий клин желтеющих полей глубоко врезается в тайгу.
— Будем приставать? — спрашивает Василий Мусю.
— По мне везде интересно. Как начальство, — она кивает на высокого тощего Лясоту с редкой рыжей бороденкой.
— Филипп, пристанем? — спрашивает Василий.
— Местность глухая, — отвечает тот. — Надо обследовать.
— Кузьмич! — кричит Василий старшине. — Сворачивай в тот затончик за деревню!
Кузьмич грохнул сапогом по обшивке — из трюма высунулась в люк чумазая морда.
— Ты чего? — спросил трюмный.
— Сбавляй обороты! Причаливаем.
Карбас зачихал и стал сворачивать к небольшой деревне.
— Эй, там, на баке! Приготовить швартовы! — крикнул Кузьмич.
Мужчины поднялись и засуетились... Карбас пристал к берегу.
Ржаное поле в Якутии. Рожь невысокая, но колосья полные, как говорится — на подходе. Муся перебирает колоски, срывает изредка и кладет их в мешочек. Рядом с ней стоит крестьянин средних лет, видимо, хозяин поля.
— Да ты рви смелее! Чать, не обедняем, — говорит мужик.
— Мне много не надо. Я выбираю только ярко выраженные колоски.
— А чего их выбирать? Они все хорошо уродились. У меня рука верная где кину, там и вырастет. Значит, для науки собираешь? Что ж там у вас, в Москве, ай ржи не хватает?
— Там есть, да не такая.
— А какая же? Рожь, она рожь и есть.
— Ну, не скажите. Московская рожь тут не вызреет.
— Во-он что! Видать, у московской ржи корень тугой.